Сама она на море была лишь два раза в жизни, причем один раз давно, а другой — очень давно. Первая поездка была в далеком детстве, с родителями, а вторая — во время каникул после первого курса. Практика у будущих второкурсников длится всего месяц, и не в полевых партиях, а в учебном лагере. Вот они большой компанией и отправились тогда бродяжничать между Судаком и Феодосией.
Славное было то лето! А после этого какие уж там летние отпуска… Лето — это самый разгар работы, полевой сезон. Поэтому отпуск Маша старалась раньше брать в феврале, когда было еще по средствам съездить в Домбай покататься на лыжах. Но и там в последний раз она была года четыре назад.
Мишка ездил, конечно, с ней, но толком кататься на горных лыжах так и не научился. Он вообще был не слишком-то ловким, ее добродушный увалень, Мишка-медведь. Дома постоянно билась посуда, ломались разные хрупкие предметы.
С самого рождения дочери Маша не переставала удивляться, как Михаил ухитряется быть таким осторожным и ловким в обращении с крошечным существом. Сначала она вообще боялась подпускать мужа к ребенку, опасаясь, что тот неосторожно возьмет малышку на руки и сделает ей больно. Однако уже через несколько дней после выписки из роддома ее опасения исчезли. Мишка так ловко пеленал и купал Ксюшу, что Маше было впору у него поучиться.
Впрочем, он был почти таким же нежным и с женой, которую трепетно обожал. Мишка учился на одном факультете с Машей, но на разных отделениях. Он был немного старше ее, потому что поступил в институт, уже успев отслужить в армии и поработать год на буровой установке. Первые два года учебы, как потом он сам признался, он просто не решался даже сделать попытку познакомиться с Машей поближе.
— Ты, Маруська, просто представить себе не можешь, как мне хотелось заговорить с тобой!
— Ну и почему же не заговаривал? — смеялась Маша.
Мишка сделал испуганное лицо и замахал руками:
— Ты что, с ума сошла? Я же боялся тебя как черт ладана! Нет, пересилить себя я, наверное, смог бы, но дело даже не в этом. Просто боялся, что ты меня отошлешь подальше, и что я тогда стал бы делать? А так хоть какая-то надежда была. И, как выяснилось, не зря я надеялся!
Мишка ласково притянул жену к себе — разговор происходил в постели, месяца через три после свадьбы. Маша с удовольствием прильнула к широченной груди мужа, ощущая себя полностью защищенной в его могучих руках. Было так приятно почувствовать себя маленькой и слабой.
Она удивлялась самой себе — всегда была такой независимой, самостоятельной, прекрасно могла о себе позаботиться. Более того, Маша никогда не терпела никаких посягательств на свою свободу с самого раннего детства и совершенно не выносила чрезмерной опеки. Мать и отчим много натерпелись от ее независимого характера.
В пять лет Маша решила, что не хочет больше ходить в детский сад. Она заявила матери, что уже достаточно большая и может побыть дома одна до возвращения с работы родителей. Это заявление, конечно, не было воспринято всерьез, однако уже через неделю Машу из садика пришлось забирать. Она не только учиняла драки со всеми подряд, не только не давала никому спать во время тихого часа, но и совершенно ничего не ела.
Конечно, родители не могли допустить, чтобы ребенок портил желудок, и Маша стала оставаться дома. Маме удалось договориться с пожилой соседкой, чтобы та несколько раз в день заходила проведать упрямицу и кормила ее обедом. В общем, Маша настояла на своем, как она и делала потом всегда. Правда, в силу уравновешенного характера и вполне здравого ума она никогда не проявляла самодурства, и упрямство ее всегда имело под собой серьезные основания.
В школьных, а потом в студенческих компаниях Маша тоже не терпела посягательств на свою самостоятельность. Она никогда не стремилась к роли лидера или души общества, однако и повлиять на нее было очень трудно. Общительная, компанейская — но отнюдь не открытая, такой она была всегда.
Теперь же она с недоумением понимала, что хочет заботы о собственной персоне, хочет, чтобы этот большой, сильный мужчина, который с легкостью носил ее на руках, опекал ее, беспокоился о каждом ее чихе.
Обхватив Мишку за шею обеими руками, как ребенок, она тихонько прошептала ему в самое ухо: