— Господи, какой парень милый, — умилялась мама. — Вот сразу видно — надежный, хороший человек. Не то что…
— Мама! — резко прервала ее Маша. — Мы же, кажется, с тобой договорились.
— Молчу, молчу, — махнула рукой Ольга Васильевна. — Но парень все-таки прекрасный.
— Разве я спорю? — усмехнулась Маша. — Он мне и самой нравится. Такой большой, смешной.
На следующий день она с самого утра начала ждать Мишкиного звонка, сама себе удивляясь. Позвонил он только к вечеру.
— Ты куда пропал? — накинулась она на него. — Не мог пораньше позвонить?
Судя по обрадованному Мишкиному голосу, он никак не думал, что его звонка могут ждать с нетерпением.
— Я с утра думал, что ты еще спишь, а потом не знал, стоит ли вообще звонить, а потом не выдержал и позвонил.
Вот так и начался их нехитрый роман. Маше было приятно каждый день видеть своего Мишку-медведя, она скучала без него, но не думала о нем ежесекундно, и радость, граничащая с болью, не загоралась в ней, когда Мишка целовал ее.
Свадьбу сыграли на пятом курсе, сразу после Нового года. Маша ни на минуту не колебалась, выходить ли ей замуж за Салмина. И вовсе не потому, что боялась остаться старой девой или просто стремилась выскочить замуж за первого же более-менее подходящего жениха. Кандидатов на место ее мужа было бы вполне достаточно — красивая, неглупая, спокойная, обаятельная Маша всегда пользовалась мужским вниманием. Однако ее нежная, ровная привязанность к Мишке делала вопрос о браке решенным.
И в середине января Маша поменяла фамилию Красникова на Салмина, не удивив этим никого из однокурсников. С того самого времени, как она прошлой зимой подвернула ногу, Мишка не отходил от нее ни на шаг. Они действительно были эффектной парой — статная Маша с нежным лицом и густыми светлыми волосами и высоченный широкоплечий Михаил, рядом с которым его довольно высокая невеста казалась маленькой и хрупкой.
Ради свадьбы Мишку удалось даже обрядить в строгий костюм, которых он отродясь не носил, и выяснилось, что в темно-серой «двойке» с галстуком-бабочкой и белоснежной рубашке Мишка-медведь очень красив и солиден. Правда, сам он предпочитал джинсы и свободные свитера. Впрочем, Маша и сама была сторонницей этого вольного стиля в одежде и редко останавливала свой выбор на юбках или костюмах.
В общем, обычная студенческая семья — со своими заботами, с экзаменами, с проблемами предстоящего поиска работы, с веселыми посиделками вместе с однокурсниками Маши или Мишки. Правда, Салминым здорово повезло с самого начала их совместной жизни. У них не было той проблемы, которая отравляет жизнь многим и разбивает семьи, — у них была собственная квартира, подаренная Маше на свадьбу ее отчимом.
Геннадий Егорович отнюдь не был пожилым новым русским. В свое время он, работая заместителем директора крупного оборонного завода, получил хорошую двухкомнатную квартиру, в которой жить не собирался. Собственно, уже тогда планировалось отдать эту квартиру Машке, когда та подрастет и выйдет замуж.
Сама она о существовании этого жилья не то что не знала, но как-то никогда не думала. Поэтому, когда за пару дней до свадьбы Геннадий Егорович заявил ей: «Так, красавица моя. Одевайся и поехали к нотариусу, оформим квартиру на тебя», для Маши это было неожиданностью. Опомнившись, она кинулась отчиму на шею:
— Ой, папа! Спасибо! Нет, я сейчас даже слов не найду, чтобы тебя поблагодарить… Папа, ты самый-самый лучший! Только ты не подумай, я не из-за квартиры.
— Фу, какая глупая девочка! — шутливо нахмурился Геннадий Егорович. — Давай-ка, дочь, одевайся, а то у меня времени маловато.
Вот так молодые Салмины и стали обладателями отличной двухкомнатной квартиры. О большем Маша и не мечтала. Свой дом, уютный и чистый, любящий муж, приятели-студенты, которых, правда, нередко приходилось и выгонять, чтобы немного отдохнуть от них и побыть вдвоем. Маша, сама того не ожидая, оказалась прекрасной хозяйкой. Дом их блестел чистотой, да и Мишка ей помогал.
Теперь по воскресеньям уже было привычно то, что Мишка со всем возможным старанием гудел пылесосом, а Маша колдовала у плиты над пирожками или булочками, которые получались у нее вкуснейшими. Иногда, правда, она испытывала какое-то смутное беспокойство в своей тихой гавани. Она не могла понять, в чем дело, пока как-то вечером Мишка, сидя за кухонным столом и попивая чай с ватрушками, не сказал ей:
— Маруська, а ты знаешь, мне вот в такие минуты даже страшно становится.
— Почему? — не поняла жена.
— Да ты понимаешь, все до такой степени хорошо, что кажется, такое счастье может внезапно кончиться.