Резким и точным движением — только человек-птица на такое движение способен — вскакиваю на стул — на стол — подпрыгиваю в воздух, раскрываю крылья, с силой толкаю ими воздух вниз. Без разбега высоту набрать трудно, и я какое-то время зависаю в опасной близости к земле. Но уже со второго размаха взмываю под потолок, благо он здесь высокий, чуть не как в соборе.
Один за другим ко мне присоединяются Ангел, Игги, Газман, Надж, и, наконец, последним — Клык.
Глянуть вниз — животики надорвешь — такие там у людей лица. Остолбенелые, оторопелые, обалделые, опешившие. Какие еще можно на «О» придумать?
Цирк, да и только.
— Недоносок! — что есть мочи орет Газман и расстреливает директора ресторана схваченными на лету кусками хлеба.
Клык кружит под потолком в поисках выхода. Копы постепенно начинают приходить в себя.
Да, мы в опасности, да, обнаружить себя как полулюдей-полуптиц — это ужасная ошибка, но зрелище тех ошалелых лиц — это лучшее, что случилось со мной с момента нашего прибытия в Нью-Йорк.
— Смотри, — Клык показывает на один из витражей на самой верхотуре. Даже на самом верху нас слепят вспышки фотоаппаратов. Эти камеры — по-настоящему отвратительная новость.
— Ребята, сюда, — зову я наших.
Клык вжимает голову в плечи, закрывает ее руками и, набрав скорость, устремляется в витраж. Стекло рассыпается радужным многоцветьем и столы внизу поливает дождем цветных осколков.
Игги летит следом за Надж, слегка касаясь рукой ее щиколотки. Они синхронно складывают крылья и протискиваются в разбитую Клыком дыру.
— Ангел, вперед! — Ее детские крылья похожи на крылышки Селесты, и она легко проскальзывает в отверстие.
— Газ, пошевеливайся! — я вижу, как он ныряет вниз, лихо подхватывает чей-то эклер, запихивает его на лету в рот и прицельно вылетает в пустую оконную раму.
Я выбираюсь наружу последней. Воздух наполняет мне легкие.
Моя пагубная ошибка дорого мне обойдется. Но знаешь, дорогой читатель, Париж стоит обедни…
— Давай к деревьям держи! — бросаю я на лету Клыку. Он кивает и по большой дуге поворачивает на север. День сегодня туманный и видимость на ахти какая. Но мы летим довольно низко, так что разглядеть нас нетрудно.
Тяжело дыша, садимся на высокий клен. Клык стряхивает приставшие к плечам мелкие осколки:
— Хорошенькая с нами история приключилась.
— Это все из-за меня, — понуро бормочет Газман, — это мне захотелось в тот паршивый ресторан пойти…
Этого мне только не хватало! Попробуй теперь его успокой:
— Газзи, что ты говоришь? Совсем и не из-за тебя! Подумай головой. Просто там вся обслуга — чистой воды снобы. И полицейские — зуб даю — подлыжные были. От них же за три версты Школой да ирейзерами смердело.
Да, история, конечно, не ах! Одна радость — масло оливковое зазря не пропало. Похоже, мы с Клыком одновременно про масло вспоминаем. Он довольно усмехается:
— Ты, кажись, недолго размышляла, прежде чем на того урода масло опрокинуть!
— Я все еще… — Надж совсем уже готова сказать «голодная», но поняв неуместность такого заявления, обрывает себя на полуслове.
Но она права. Никто из нас, действительно, не поел. Все мы на самом деле голодные как волки. Вот только адреналин спадет, я чуть-чуть успокоюсь, и надо первым делом найти какую-нибудь лавку и купить всякой снеди.
— Нас фотографировали, — подает голос Игги. — Я слышал, как камеры щелкали.
— Ага… Ничего не скажешь, по шкале неприятностей от одного до десяти, эта зашкаливает, — грустно соглашаюсь я.
— То ли еще будет! — раздается снизу какой-то чужой елейный голос.
От неожиданности подпрыгиваю чуть не на фут и покрепче цепляюсь за свою ветку.
Внизу ирейзеры окружили наш клен плотным кольцом.
Исподволь бросаю взгляд на Игги. Он всегда заранее сечет их приближение. Как же это он сейчас не услышал? Они что, с неба свалились?
Один из ирейзеров делает шаг вперед, и я с трудом подавляю стон — Ари!
— Что ж это ты меня в покое все оставить не можешь! — кричу я ему.
— Нет, это ты у меня под ногами вечно путаешься, — отвечает он со зверской ухмылкой.
Надо дать ребятам немного прийти в себя. И я, как ни в чем не бывало, заговариваю ему зубы:
— Помню, тебе годика три было. Такой был славный парнишка. Что же это с тобой стало? Как же ты в волчину такого позорного превратился?
— А ты будто внимание на меня обращала? — Вот странно! В его голосе звучит неподдельная горечь. — Я, как и вы, в той дыре сидел, а тебе на меня с высокого дерева плевать было.