В темноте пригрезившегося мне туннеля грязная ржавая решетка. Вижу, как я ее поднимаю. Внизу подо мной булькает зловонная жижа. Бог мой! Это нью-йоркская канализационная система.
Под городом…
Значит…
Под радужным сводом…
Десятка, Макс! Бинго! — говорит Голос.
Глаза у меня широко открываются. Клык наблюдает за мной, и во взгляде его тревога:
— Что на этот раз случилось?
— Я знаю, что нам делать. Буди команду!
— Сюда! — я иду в темноте туннеля с такой уверенностью, как будто на сетчатке моего глазного яблока отпечатана подробная карта. Достаточно одного взгляда, чтоб совместить ее с реальностью и отыскать нужный маршрут. Вообще говоря, от такого «картографического видения» нетрудно и рехнуться. Но в данный момент пользы от него — хоть отбавляй.
Идти-то я иду уверенно, но должна тебе признаться, дорогой читатель, что теперь мне по-настоящему страшно. Очень-очень страшно. Так, как никогда еще не было. Может быть, я не хочу знать правду. Плюс в висках стучит, точно молотом кто колотит. И от этого тоже слегка едет крыша. Может, я приближаюсь ко дню своей аннигиляции? Или наступает мой смертный час?
Надж перебивает мои невеселые мысли:
— Макс, это тебе Голос дорогу подсказал?
— Более или менее.
— Слушай больше свой Голос! — ворчит Игги, но мне не до него. Хрен с ним, пускай иронизирует.
С каждым шагом Институт все ближе. Я это чувствую каждым нервом, каждой клеточкой мозга. Может быть, мы вот-вот вступим в последнюю, в самую важную в нашей жизни битву. Пусть ценой жизни, но узнаем ответы на самые важные вопросы, которые уже много лет не дают нам покоя. Кто мы? Как они убедили наших родителей от нас отказаться? Кто привил нам птичью ДНК?
Я лично гоню от себя мысли про своих родителей. Хватит ли у меня сил справиться с правдой? Что-то я не очень в этом уверена. Так что лучше вообще ничего не знать. Но всем своим существом я жажду ответов на остальные наши «как?» и «почему?». Мне нужны имена. Я хочу знать, кто в ответе за все эти «эксперименты». Я хочу знать, где и как найти этих извергов.
Стоп. Туннель разветвляется.
— Нам направо, туда, где сняты рельсы.
Ангел шлепает рядом, доверчиво сжимая мне руку; Газ, все еще сонный, то и дело спотыкается; Игги легко держит Клыка за ремень и уверенно следует за ним по пятам.
И все мы внимательно смотрим под ноги. Где-то здесь должна быть ржавая решетка люка. Я видела ее во сне на развилке туннеля. Значит, искать надо тут. Но никакого ржавого люка не видно. Останавливаюсь, и вместе со мной тормозит вся команда.
— Я ее именно здесь и видела. Она должна быть здесь, бормочу я себе под нос.
Макс, не думай о том, что должно быть. Думай о том, что есть.
— Как мне надоели твои вечные загадки! Почему по-простому не сказать: ищи там-то и там-то!
Ладно, надо хорошенько посмотреть, что же тут все-таки ЕСТЬ. Закрыв глаза, пытаюсь почувствовать, где я и что вокруг меня. Я словно впитываю в себя этот грязный туннель, со всеми его проводами по стенам, рытвинами да ухабами. Ничего.
Упрямо двигаюсь вперед. Глаз не открываю, иду ощупью. Надо перестать смотреть — надо начать чувствовать. Вдруг какой-то мощный инстинкт пригвоздил мои ноги к земле. Стоп! Это здесь! Опускаю вниз голову. Вот она! Под слоем грязи прямо у меня под ногами неясное очертание ржавой круглой крышки люка.
Значит, не обманули меня сны и предчувствия, значит, все-таки есть во мне какие-то дарования и таланты! Что, Джеб, ты теперь скажешь про мои интеллектуальные способности?
— Ребята, сюда! — зову я к себе стаю.
Крышка поднялась легко. Едва только Клык, Игги и я потянули ее на себя, проржавевшие винты рассыпались в прах. Отодвинув ее в сторону, заглянули в глубокий бетонный колодец.
Все, теперь поздно раздумывать. Решительно ставлю ногу на встроенную в бетон стальную ступеньку и берусь руками за поручень — первый шаг в самое чрево Нью-Йорка.
Это моя судьба!
Какая бы она ни была, я должна задать Голосу этот единственный вопрос:
— Скажи мне, я умру? Скажи мне, разве все это затеяно только ради моей смерти?
Наконец он отзывается: Да, Макс, умрешь. Как все когда-нибудь умрут. Умрешь и ты.
Спасибо тебе, Конфуций!
Не знаю, насколько тебя это удивит, дорогой читатель, но канализационная система восьмимиллионного города еще менее приятна глазу, обонянию и всем прочим чувствам, чем ты это можешь себе представить.