Они вышли из деревни и стали подниматься по извилистой тропинке на гору. Подъем был долгим и трудным, Авраам задыхался и часто присаживался отдохнуть. Исса торопил его, ему не терпелось приступить к действию. И вот они поднялись на вершину. Исса с интересом осматривал жертвенное ложе, залитое почерневшей кровью, бегал туда-сюда, а Авраам устало присел на камень и опустил руки между колен. Пора, подумал он отрешенно, и нащупал под таллифом нож. Вдруг что-то сверкнуло в его голове, что-то случилось с ним, он принялся озираться по сторонам, не понимая, где он и что делает. И когда он понял, где он и что он собирается сделать, в душе его раздался вопль отчаяния. Нет! - вдруг сказал он себе. Этого я не сделаю! Он почувствовал себя так, будто прыгнул в пропасть. Дух захватило, он посмотрел бешеными глазами на Иссу и сдавленно сказал:
- Уходи.
Мальчик смотрел на него, не понимая.
- Уходи, - повторил Авраам. - Я передумал. Я один проведу обряд. Да уходи же!
Исса стал пятиться, продолжая не понимать. И тогда Авраам рявкнул:
- Быстро!
Мальчик повернулся и побежал вниз. Он был обижен, несправедливо, непонятно и неожиданно обижен. Он бежал, плача и размазывая слезы по лицу. Авраам проводил его взглядом, встал, воздел руки к небу и прокричал, срывая голос:
- Господи! Я не выполню твое требование. Прокляни меня Господи, убей меня, испепели на месте, ввергни в ад, но я не могу послушаться тебя, это выше моих сил. Я - ничтожный раб твой, признаюсь тебе в том, что люблю тебя меньше, чем своего сына. Я готов понести любое наказание, я готов есть землю, я готов умереть и вечно гореть в аду, я на все готов... Он замолчал, опустился на колени и стал ждать. И раздался Голос.
- Встань, Авраам. Ступай домой. Живи. Радуйся жизни. Это было испытание. Быть может жестокое, но необходимое испытание. И ты с честью выдержал его. Ты поступил именно так, как и следовало поступить. Ступай, Авраам.
Авраам боялся поверить. Из глаз его брызнули слезы. Господь не оставил его в бесконечной милости своей. Забыв про барашка и нож, он засеменил прочь с горы, и закричал от переполнявшей его радости...
Глава 5. Сын.
- Отец, я хочу поговорить с тобой.
- Я слушаю тебя.
- Я хочу поговорить об Эксперименте.
- Гм... О каком именно Эксперименте ты хочешь поговорить?
- На планете возле желтого солнца.
- Хорошо.
- Я ... Мне не нравится Эксперимент... Точнее, мне не нравится, как вы его проводите. Еще точнее - мне не нравятся ваши методы воздействия.
- Вот как...
- Да. Скажи, зачем вы устроили потоп?
- Но, сынок, мы не устраивали потопа. Вернее, это, конечно, наших рук дело, но не по умыслу, а по недосмотру. Ошибка в расчетах.
- Хороша ошибка, Отец. Погибло столько людей. И животных.
- Я понимаю твое негодование, но, поверь, я был огорчен не меньше тебя. Я целую неделю не мог толком уснуть. Я и теперь с содроганием вспоминаю про потоп.
- А город? Вы же просто стерли его с лица планеты! Опять ошибка в расчетах? Или это было наказанием?
- Видишь ли... Все это не так просто. Это можно рассматривать и как наказание, но, поверишь ли - стечение обстоятельств и невезение. Мы пытались предотвратить катастрофу, но... как бы тебе сказать... Не слишком усердно... Словом - катастрофа произошла. Но этот город... Жители его...
- Но ведь не все же они были бесповоротно испорчены! В числе прочих погибли и невинные! Дети, наконец!
- Поверь, сынок, мне это тоже неприятно.
- А остров?
- Остров... Тут катаклизм в чистом виде. Такие катаклизмы неизбежны, уж так устроена планета.
- Но ведь вы могли его предотвратить?
- Нет. Переделывать целую планету, да еще населенную вдобавок... Ты представляешь, чем это могло кончиться?
- Хорошо. А зачем вы разрушили башню?
- О, насчет башни я полностью оправдаюсь перед тобой. Законы тяготения. В определенный момент нагрузка на грунт стала такой большой, что он просто не выдержал и, что называется, "поплыл". Башня разрушилась сама. А воспитательное значение разрушения ...
- Понимаю. Неуемная гордыня... А тот человек, Авраам, вы же чуть не свели его с ума! Эксперимент Экспериментом, Отец, но так жестоко поступать нельзя. Это же живые души, и делать из них подопытных кроликов, устраивать такие вивисекции... Это тоже воспитание? Собственно о воспитании я и хотел поговорить. Прости, Отец, но я считаю, что твоя рука, шлепающая нерадивое чадо, слишком тяжела. За каждый проступок чадо получает непропорционально сильный удар. Скажи мне, ты любишь людей? Впрочем, не отвечай. Верю - любишь. Но по-своему. Как-то эгоистично и, прости еще раз, грубо. Разве можно так, Отец?
- Вот как... Эгоистично и грубо... Может быть. Я знаю, что в этом Эксперименте мы наделали много ошибок, но поверь, исправляя одни ошибки, мы тут же совершаем другие, и от этого никуда не деться. Возьми, хотя бы, Эксперимент на Зирейте...
- О Зирейте мы еще поговорим в свое время.
- Прости, я отвлекся. Что ты хочешь предложить?
- Еще одно вмешательство.
- О, их было много. Я бы сказал - слишком много. Ничего не помогает, уверяю тебя. Главная ошибка была допущена в самом начале Эксперимента, и от нее и происходят все беды. Впрочем, ход истории заставляет задуматься о том, что, возможно, это была и не ошибка. С этим можно спорить, можно категорически не соглашаться, и я стою как бы посередине - соглашаюсь и отрицаю одновременно. Это сложный вопрос. Другое дело, что вмешательства эти были, как бы сказать... мелкими, что ли. Мы могли бы заменять жестоких и глупых правителей двойниками и править миром через них, но мы этого не делаем. Мы предоставляем людям полную свободу действий. Пусть люди управляют собой сами. А какого рода вмешательство предлагаешь ты?
- Это должно быть последнее вмешательство. Людей надо спасать, причем не только от самих себя, но и от вас, экспериментаторов. Мир надо затопить любовью. Только любовь спасет людей. Я собираюсь спуститься туда. Я должен родиться там человеком, пройти путь от рождения до смерти и дать им новую веру. Веру в любовь. Они должны полюбить друг друга как самих себя. Они должны переделать сами себя, только так они смогут выжить без поддержки извне. Без вашей поддержки. И после этого, последнего, вмешательства людей надо предоставить самим себе.
- Едва ли затея обречена на успех. Ничего хорошего из этого не выйдет. Но идея интересна, не спорю. Нам она не приходила в голову. Мы подумаем об этом.
- Ты сказал - подумаем? Отец, ты можешь запретить мне?
- Значит ты уже решил? И никакие уговоры не подействуют?
- Да.
- Хорошо... Однако - не торопись. Мы просчитаем все последствия...
- Не надо просчитывать. Там, где речь идет о любви...
- Понимаю. Ты советовался с Матерью?
- Я не советовался. Я просто изложил ей свою идею. Так же как и тебе. Со мной ведь ничего не случится. Что-то может случиться с человеком, которым я стану. Его могут убить. Он может умереть от болезней...
- Ну, уж об этом мы позаботимся...
- Умоляю тебя - не надо. Все должно быть естественно.
- Люди могут не поверить тебе.
- Поверят.
- Тебе придется творить так называемые чудеса. Только чудеса могут заставить их поверить во что бы то ни было. Убеждением и любовью ты не обойдешься. Это удивительно туговерующие существа.
- Что ж, если надо...
* * *
До двенадцати лет Ешу был обычным ребенком - играл со сверстниками, дергал девчонок за косы, дрался, лазал по заборам, шалил. Отец никогда не наказывал его. Даже когда Ешу разбил его любимую вазу караимского фарфора, которой он очень дорожил - единственную дорогую вещь в доме даже тогда отец ничего не сказал. В его глазах на мгновение мелькнуло бешенство и тут же сменилось испугом. Отец поспешно отвел глаза и вышел. Мать молча убрала черепки и инцидент был исчерпан. Мать всегда смотрела на Ешу с обожанием, но Ешу замечал, что обожание это было какое-то странное, что-то еще пряталось в глазах матери, но что - Ешу никак не мог уловить. До двенадцати лет он мало задумывался над этим, но после того, как начал видеть Сны, что-то переменилось в нем и он вдруг почувствовал себя не в своей тарелке.