Посвящается моему сыну, которому вчера исполнилось четыре года.
Звезды сияли в бесконечном небе холодным блеском: Млечный Путь окутывал Землю серебристым рукавом, мягко, неслышно по небосводу скользила еле различимая точка. Упрямо пробираясь сквозь плотную россыпь звездной пыли, она, словно притягиваемая невидимым магнитом, устремлялась к линии горизонта, туда, где светлый от зарева звезд небосвод смешивался с черной пеленой уснувшей планеты.
Ваня протянул руку к распахнутому окну и спросил:
– А папа скоро домой прилетит?
Надежда покачала головой:
– Скоро, Ваня. Конечно, скоро. Ты проснешься, а он уже дома.
– А он сейчас видит меня? – Ваня залез на табуретку, встал во весь рост и помахал невидимой точке.
– Ну конечно, видит, – ответила Надя. – Папа все видит, ты разве не знаешь?
Ваня кивнул.
– Да, папа видит меня, я знаю. – Мама, пойдем быстрее спать, чтобы папа поскорее вернулся. – Он слез с табуретки, взял стоявшую прямо за ним мать за руку и повел к кроватке. Она чувствовала маленькую, но твердую руку сына и, кажется, страх немного отпускал ее, словно это Андрей, ее муж, летящий там, за горизонтом, теперь держал ее руку и, кажется, она даже слышала его мягкий и добрый голос, который говорил: «Не волнуйся за меня, все будет в порядке! Я буду махать вам, вы только смотрите!»
Она не сомневалась, что именно сейчас он смотрел на прекрасную голубую планету, выискивая в мириадах электрических всполохов тот единственный, в котором отражались две маленькие тени, две родные души, ради которых он шагнул в неизвестность.
– Профессор, если вы говорите, что эта проверка ничего по сути не значит, зачем ее проводить? Зачем нам знать, настоящее все или нет? Какое это имеет значение для жителей Земли?
– Андрей Петрович, это научный эксперимент. Если удасться выяснить, что Земля – это всего лишь голограмма, будут весьма значительные последствия.
Руководитель научной части полета профессор Смирнов вот уже четвертый час рассказывал и показывал суть эксперимента, который они с командой должны были провести на борту космической станции. Андрей, как бортинженер отвечал за всю техническую подготовку, поэтому слушал особенно внимательно.
Если профессор прав, то получается, что ничего нет, все ненастоящее, все вокруг – даже не волновой природы, что хоть как-то облегчало понимание и принятие этой данности, но понять и принять, что ты – всего лишь голограмма, проекция непонятных образов, транслируемых неизвестно кем и для чего – было выше его сил и разума.
– И что будет, если мы это установим, что тогда?
– Это изменит расстановку сил на военной, политической арене… даже, даже не знаю, это будет означать, что все наши прошлые знания не имеют никакого значения и по сути, нам придется заново начать изучать самих себя…
– Но как это отразится на каждом из нас? Вы уверены, что этот эксперимент действительно необходим?
– Если мы его не проведем, рано или поздно его проведут китайцы, они уже довольно близко подобрались к пониманию этого явления, но им не хватает хорошей теоретической базы и они не умеют качественно копировать. И все же, это дело времени… что касается, какое это будет иметь значение… представьте, вы узнаете, Андрей Петрович, что вы – не настоящий. Что за вами стоит кто-то намного более совершенный, могущественный… разве это не меняет дело? Разве для вас все останется по-прежнему?
Андрей задумался. Осознание того, что тобой манипулируют и ты не принадлежишь самому себе – пугало. Даже более, вызывало шок. Но его специально обучали поведению в стрессовых ситуациях, он верил тому, что видит и слышит, и в данный момент его чувства на сто процентов принадлежали лично ему.
– Ладно, – ответил он профессору. – Кажется, все понятно. В точке Лагранжа мы запустим аппаратуру и визуально проконтролируем выполнение эксперимента, потому что при критической нагрузке, если ваша теория верна, аппаратура попросту отключится в момент превышения энергетического порога вакуума. Так?
– Да.
– А что мы там увидим? – спросил Андрей.
Профессор покачал головой.
– Я не знаю, – сказал он.
До точки Лагранжа оставалось примерно двадцать минут полета. От момента старта прошло трое суток, трое бесконечных суток коррекции орбиты, сложных расчетов, подготовки аппаратуры, измерений, записей и прочих дел. Все шло по плану, никаких внештатных ситуаций, авралов или сбоев, можно было подумать, что это обычный штатный полет. Нет, и в штатных полетах всякое бывает, хотя обычно каждая мелочь доведена до совершенства и какие-либо сюрпризы практически исключены.