Мы разрываем объятья. Я оборачиваюсь назад. И, как бы мне не хотелось, чтобы Демидова испарилась, телепортировавшись к себе домой, она по-прежнему здесь. Стоит, смотрит на меня странным, удивлённым взглядом. Однако, если приглядеться, то в их глубине мелькает что-то вроде злости.
Хмурюсь и перевожу взгляд на Ковалевского. Сейчас его руки в карманах кожанки. Поза расслабленная. В отличии от взгляда, который, кажется, сканирует меня на всевозможные болезни. Но не это важно. А то, что я вижу недоумение, проскользнувшее во взгляде. Как, если бы на одну секунду он поверил во что-то невозможное и совершенно необъяснимое.
— Думаю, тебе не мешает отдохнуть. Переучилась, бедняга, — Акимова, как всегда, приходит на помощь, заметив заминку между нами. Кажется в этот момент, когда мы с ним смотрим друг на друга, между нами искрится воздух. И впервые я понимаю полное значение данного выражения. — Вызову такси.
— Мы можем вас подвезти? — К нашему общему удивлению, произносит Карина, сделав шаг вперёд и оказавшись в эпицентре внимания.
Кажется, у меня даже пропадает дар речи.
— Премного благодарны. Но пожалуй на сегодня достаточно, — вполне миролюбиво, но при этом уверенно произносит подруга. После чего переводит взгляд на парня и, улыбнувшись уголком рта, произносит: — Рада была знакомству. Ещё увидимся.
Парень кивает. Переводит взгляд на меня. Я сглатываю и говорю лишь: «Спасибо», вкладывая в это слово, как и в свой взгляд, всю свою искренность, признательностью и вместе с ней бесконечную благодарность. Затем Лика берет меня под руку, и мы переходим дорогу, оставив парочку позади себя.
Оставшиеся минуты до приезда машины мы молчим. Лика даёт мне время, что так необходимо, дабы переварить сегодняшний день и произошедшее в целом. Поэтому даже, когда мы едем в такси — молчание становится нашим спутником. При том совершенно не угнетает. А наоборот — умиротворяет, растворяя тени. Я кладу голову ей на плечо, наблюдая за мелькающими в окне фонарями.
Удивительно. Но сейчас в голове совершенно пусто — никаких мыслей. Я даже не чувствую должного переживания. Хотя возможно — это шок от случившегося, и я до сих пор нахожусь в некой прострации, зависнув в состоянии «заторможенности». А может мне просто не хочется думать о том, как все могло обернуться, не подоспей Ковалевский вовремя.
«Что было бы тогда?» — этот вопрос так неожиданно появляется в мыслях, но тут же испаряется. Потому что это неважно. Ведь здесь и сейчас — я живая и даже здоровая.
Последние пару минут, что мы поднимаемся в квартиру, я то и дело ловлю на себе озадаченный взгляд подруги. Поэтому, когда мы оказываемся в привычной, родной обстановке, я сажусь на диван и, запрокинув голову, разглядывая потолок, говорю:
— Начинай.
В ответ я слышу неоднозначное фырканье, шорох. Затем она садится рядом со мной, закинув ноги на журнальный столик, и смотрит прямо перед собой.
Я в удивлении заламываю бровь.
— Что, в самом деле, не будет никаких нотаций и гневной тирады?..
— Все, что хотела — я высказала ещё там, на дороге, — резко и местами обиженно произносит подруга, сложив руки на груди.
Тяжело вздыхаю и без паясничества говорю лишь:
— Прости. Правда. Я не хотела, чтобы все так получилось.
Она поворачивается, посмотрев на меня в упор.
— Знаю. Но та картина, где ты в шаге от смерти, так и стоит у меня перед глазами. Я потеряла бабушку и…я не хочу потерять ещё и тебя, Алиса.
Мое сердце разрывается на части. Поэтому в следующую секунду я крепко обнимаю её, пытаясь поставить себя на место подруги и понять, чтобы почувствовала сама. И тот факт, где все обошлось, не отменяет того ужаса, что мы испытали в эти секунды.
— Ты проверяла волосы? Вдруг теперь один седой волосок у тебя все-таки имеется? — усмехаюсь, пытаясь разрядить обстановку.
— Иди ты! — Она смеётся, легонько отталкивая меня в сторону. А затем хватается за подушку и бьет меня, заставляя наэлектризовываться волосы.
— Бой подушками! — прямо как в детстве, кричу я, подпрыгнув на месте. Но Лика резко выставляет руку, сказав:
— Сегодня я дам тебе передышку. Но затем — мы поговорим. Особенно о том, что ты влюбилась в Ковалевского!
Мои губы вытягиваются в немом «О». А затем на лице появляется ухмылка. Быстро схватив подушку, я бью её по лицу, пытаясь согнать эту хмурость.
— Сегодня нам действительно не помешает сделать паузу, — на выдохе произношу я, а затем едва уворачиваюсь от ее удара.