– Я верил вам.
Удрученный тон Коннора отозвался во мне сворой мурашек. Обернувшись через плечо, я не спешила задавать вопросы. Стены подвала начинали сжиматься, желудок, в который раз хлебнув тревоги, поспешно отказался от мыслей о еде. Все, что нарушало теперь наше молчание – гул процессора и взволнованное биение артерий под правой ключицей.
– Что ты имеешь…
– Дженнифер Лоуренс Харди, родилась двадцать пятого июля две тысячи шестого года. В две тысячи двадцать четвертом году окончила Мичиганский технический университет, благодаря которому в двадцать один год устроилась на работу в компанию «Киберлайф» на должность «стажер-кодировщик», – Коннор говорил жестоким, холодным голосом, и я понимала, почему именно этот тон выбрала машина. Я и сама теперь покрывалась мурашками от того, что слышу, не в силах пошевелиться. – В двадцать лет вышла замуж, дополнив фамилию Лоуренс Харди. В двадцать пять лет попала в авиакатастрофу, однако уже после трех месяцев комы и восстановления вернулась на рабочее место, уже будучи инженером-кодировщиком. В двадцать восемь лет была уволена с последующим арестом в срок пять лет, однако через два года отбывания наказания была отпущена с запретом о невыезде из города.
На долю минуты Коннор замолчал, словно бы хотел вздохнуть от столь быстрого речевого потока. Ничего подобного. Он просто старался справиться с тем, что навалилось на его и без того потасканный разум, старался свыкнуться с мыслью, что приводящий его в порядок человек носит статус «предатель». Я медленно подходила к краю его стола, не спуская с устремленных в потолок карих глаз терпеливого взора. Мне нечего было сказать. Меня не била дрожь, мне не хотелось защищаться или оправдываться. Только теперь я поняла, почему Коннор так пристально смотрел на меня при подключении к сети. RK800 улучил момент и вместо того, чтобы отправить данные о своем местоположении, решил добрать недостающие знания о личности своего «тюремщика». Загвоздка лишь в том, что даже те федеральные знания были неполными.
Коннор молчал недолго. Уловив мое приближение, охотник безучастно повернулся ко мне лицом, пронзая уставшим взором. И вот тут мне стало стыдно. Показывать этого правда никто не собирался.
– Вы обвиняетесь в краже корпоративных и правительственных тайн компании с последующей передачей информации зарубежным странам, – притихший голос Коннора был, как нож по сердцу. Обреченный, загнанный в угол, он всем своим видом говорил об окончательном разочаровании в окружающем мире. И я не могла его винить. Сначала Златко, теперь я. Полицейские, что либо оскорбляли, либо распускали руки. Мне так хотелось увидеть в RK800 хоть намек на отклонения, а теперь, когда их всплыло так много, мне вдруг перехотелось это ощущать на себе. Я могла только смотреть ответным взором в безупречные, искрящиеся глаза машины, ощущая пальцами левой руки подол лежащего на столе халата. – Вы соврали мне, миссис Харди.
Крупный комок в горле не позволял говорить нормально. Во мне возгорелось сразу несколько чувств, между которыми теперь велись войны: бушующая совесть в сердце и флегматичный нрав в мозгах. К сожалению, выигрывало первое, хоть я внешне старалась придать значение второму.
– Не рассказать и соврать – это разное, Коннор, – все еще стоя рядом со столом андроида произнесла я. Мой голос не был удрученным или обеспокоенным, скорее смиренным и спокойным. – В конце концов, каждый из нас что-то недоговаривает, не так ли?
Последние слова подействовали слишком сильно, по крайней мере я даже испуганно сделала шаг в сторону, когда RK800, игнорируя халат и мой встревоженный взор, резко принял вертикальное положение. Светодиод на виске переливался золотом, тонкая прядь безвольно повисла над наружным краем густых ресниц. От его движений белый халат зашуршал, спадая на пол. Я не спешила опускаться на колени в желании поднять одежду, ведь все мое внимание было приковано исключительно к машине, чьи карие глаза метали недоуменные, но негодующие искры.
– Откуда мне знать, зачем вам коды доступа к ФБР? Откуда мне знать, что вы не преступник международного масштаба? Возможно, мне следовало бы оповестить руководство о моем местоположении вместо того, чтобы изучать вашу биографию.
– Так почему не оповестил? – беззлобно бросила я, чуть склонив голову.
Тяжелые волосы шуршали по моей спине, создавая хоть какую-то иллюзию звуков. Тишина светлых, голых стен давила, и звук шороха по ткани успокаивал. Какая бы буря не разгоралась внутри меня при взгляде в карие, полные отчаяния глаза, я умело сохраняла спокойствие, практически не двигаясь. В атмосфере витало что-то странное, такое неприятное и в то же время упоительное. Я знаю, что это. Это та самая нить, которая, кажется, вместо того, чтобы разорваться на части начинает крепнуть.
Вопрос Коннора поставил в тупик. Машина опустила нахмуренный взор в стол, приоткрыв губы в попытке найти ответ. Увы, он не находился. RK800 дырявил взглядом точку в блестящей поверхности, прерывисто дышал из-за неосознанно учащенной имитации дыхания. Даже здесь он был идеален: механизмы самостоятельно избирали ту линию поведения системы, которая наиболее оптимальна для собеседника. Ведь Коннор… встревожен. И процессы в нем отражают его состояние физически.
– Вы чините машины, приводите мои системы в порядок, отказываетесь изучать фрагменты памяти, аргументируя личностным долгом. Но при этом вы совершили международное преступление, предав корпорацию, на которую проработали семь лет, – Коннор старался справиться с навалившейся противоречивой информацией. Он взглядом искал ответы в поверхности стола, однако ничего, кроме бликов ламп не встречал. В нем было так много сомнений, что диод грозился вот-вот стать красным, однако этого не происходило. Для меня это было хорошим знаком. – Я не понимаю, как должен относиться к вам и какое впечатление складывать о вашей личности.
Оно было не удивительным. Я и сама порой не знала, как относиться к себе. Иногда хочется забиться в угол в попытке спрятаться от ощущения собственной никчемности, а иногда пофигистичность побеждает, вынуждая смотреть на все сквозь пальцы. Мне повезло. Природа наделила меня редкостной инертностью по отношению к окружающему миру. Война машин и людей, конфликт России и США, глобальное потепление, лекции Майлза о здоровье – все воспринималось мной нейтрально, через призму холодной объективности. Попытки подарить машинам вторую жизнь с последующей свободой и деньгами в кармане были лишь методом удовлетворения эгоистичных потребностей увидеть радость и надежду в оптических линзах. Ведь я не желала испытывать сострадание и привязанность, обходя стороной чужую память.
Вернувшись к краю стола уже без всякого страха перед вскочившим Коннором, я беспечно с легкой улыбкой заглянула в его отчаявшиеся глаза.
– Однажды я пришла на работу в домашних тапках. Проехала на метро через половину города. Я собрала на себе столько неодобрительных взглядов, что всеми пальцами Китая не пересчитать. Так что прости, Коннор. Но мне абсолютно все равно, что ты обо мне думаешь.
Вру, и голос мой не дрожит. Дрожит только сердце, как назло испытывающее приступ аритмии и потому заставляющее меня краснеть от повышенного давления. Встряхнув головой, я уже хотела развернуться и уйти, как андроид, не сводя с меня недоуменного взора, в который раз не дает покинуть его своим мягким, отчаявшимся голосом.
– Расскажите мне, – он слегка поддался вперед, как будто боясь, что его не услышат. Тонкая прядь темных волос колыхнулась, и я почувствовала, как внутри вновь все трепещет, как кожу облизывают языки жадного пламени.
– Ты ведь и так все знаешь, какой в этом смысл? – недоуменный вопрос сорвался с губ прежде, чем я смогла осознать слова. На деле Коннор ничего не знал. На деле он видел лишь то, что хотело показать «Киберлайф».
– Я хочу слышать это от вас.
В темных глазах было столько мольбы, что я не смогла отказать андроиду в этой увлекательной истории. Аура вокруг Коннора была мощной, он всем своим видом просил переубедить его в той информации, которую ему выдала база данных. То ли это было стремление верить в наличие в мире чего-то светлого, то ли желание не считать человека, что старательно приводит его в порядок уже несколько дней, плохим.