Оборванная на полуслове разгоряченная речь позволила мне на секунду другую почувствовать себя сильной. Никто не спорит, Майлз действительно облегчил нашу жизнь, изменив досье в федеральной системе. Но, твою мать, едва не был отправлен на тот свет! Злость переполняла меня изнутри, выжигая остатки самоконтроля. Я облизывала губы, переминалась с ноги на ногу и нарочно не замечала его взгляда в упор. Похоже, я была не единственной, кто наполнялся негодованием в холодном подвале.
– Я пытался облегчить тебе жизнь. Что в этом неправильного?
– Тебя едва не убили, вот что в этом неправильного! – накатывающий комок в горле предупреждал о начале новой истерики, но я не обращала внимание. Пакет в сжимающихся синих пальцах шуршал, сердце от бешенства готовилось покинуть тело. Представить себе не могу, что было бы со мной, если бы машина все же отбыла на тот свет. Висящая на волоске жизнь вызвала такой жуткий эффект, а если бы он и впрямь умер… забилась бы в углу, как загнанная в клетку лиса. – Знаешь, как я перепугалась?! У меня душа чуть в пятки не ушла! Ты мог умереть, Майлз, умереть! И на этом конец!
– У тебя был бы он, – без намека на обиду, парировал Майлз.
– Да как ты не поймешь, что я никогда не смогу оставить тебя! Никакой Коннор тебя не заменит, ясно?! – мгновенно смирив свой пыл, я судорожно вздохнула и закрыла глаза, лишь бы не видеть эти глупые голубые глаза. – Мне казалось, что я уже доказала это. Дважды.
Сказанные в злости слова заставили друга виновато поджать губы. Он понимал, о каких двух разах идет речь. Стертая память машины, необдуманный наезд на солдат, правда, не до конца сделанный, но все же вышло неплохо. Конечно, и впрямь стоило врезаться в патрульного, прибив его к столбу. Возможно, это помогло бы избежать всей этой ситуации с насосом.
Больше мы не разговаривали. Какое-то время. Майлз продолжал бурить во мне дырку своим взволнованным взглядом, то ли специально забыв о моей нелюбви к пристальным взорам во время процедур, то ли и впрямь выбросив это из головы за чередой будоражащих событий. Я же, ощущая сонливость от потери крови и простуженных легких, сменяла третий пакет. Минуты стекались в час, и он был не самым приятным в своем молчании. Дом был разгромлен: щепки валялись тут и там, входная дверь придерживалась стулом. Лужи крови начинали высыхать, но все, о чем я сейчас мечтала – не убраться, а разбить возросшую стену недопонимания с едва не ушедшим на тот свет другом.
А другом ли?..
– Сколько процентов? – в который раз задаю вопрос, ощущая напряжение в каждой мышце. Истерику все же удалось сдержать, хоть было и сложно задавить слезливый комок с нарастающим желанием рвать и метать.
– Девяносто шесть.
Теплый, мягкий голос… такой родной, чуть высоковатый для мужского, но уверенный и добродушный. Разве что сейчас в нем сквозит то же недопонимание, что и во мне. Отсоединив полупустой пакет и кинув его с грохотом на столик, я бережно вернула «сосуд» обратно в тириумный насос. Майлз не спешил вставать, даже когда брюшная полость закрылась, напомнив о дырке на спине девианта. Этим можно заняться и завтра. Уж точно не сегодня, учитывая, как пляшут перед глазами тени и трясутся пальцы.
– Мне нравилось наблюдать за тобой.
Вяло скручивая шунт в кольца, я в знак внимания вскинула брови. Это давно не секрет, почему андроид пялится каждый раз, когда женские руки копаются в его системах. Вот только следующие его слова говорили не об этом. Они говорили об открытой двери секс-клуба и дожде на улице.
– Ты всегда подходила к другим машинам, уединялась лишь на одну минуту. Мне было любопытно, зачем тратить деньги, не воспользовавшись временем, – заботливый, беспечный тон вырвал меня из раздумий, вынудив застыть с шунтом в руках. Удивленный взгляд блестящих от сонливости и слезливости глаз устремился на Майлза. В его-то глазах усталости не было. Только нечто… терпкое, но нежное. – А потом это стало словно манией… отчитывать часы до твоего прихода. Один раз в три дня. Иногда в четыре.
Подвал стал душным. Запах крови и тириума смешивался, теперь еще и дополняясь гулом учащенного сердцебиения. Простуженное дыхание свистом отзывалось в тяжелых легких, кажется, у меня начинался жар. Вот только причиной его была отнюдь не простуда.
– Мне так хотелось, чтобы ты подошла ко мне. Все ждал, думал, узнаю, что ты делаешь за эту минуту… а когда ты вошла в комнату…
Андроид умолк. Смотрел снизу вверх тоскливо, вынуждая сердце разрываться на части. Я не могла вынести этот взор, отвернувшись в сторону выхода. Вновь наполнялась слезами от обиды на саму себя. Все это всегда лежало на поверхности. Оно манило, предлагало дотронуться, осознать и принять, кожей впитывая истинные чувства девианта. Как много намеков было в его поведении, как много странностей с самого первого взгляда в секс-клубе! Но как же, я со своими страхами окончательно к кому-то привязаться не могла даже мысли допустить, чтобы осознанно замечать все эти тонкости! И все же… пусть сине-красная нить с RK800 была крепкой, и именно она дала возможность проникнуться машиной, подарив ей впоследствии свободу. Ей все равно было не в силах стать крепче, чем то, что назревало полтора года.
– Я ждал тебя, Дженнифер, – тихо в спину сказал девиант, не боясь встретить реакции.
– Я знаю, – сипло произнес писклявый голос, – я знаю, Майлз…
Не в силах больше сдерживаться от гнетущего стыда, я спрятала лицо в ладонях, позволив себе разреветься в полный голос. Слышала, как машина неуклюже принимает сидячее положение, как шуршат разорванные куртка и рубашка, спадая на пол.
– Дженнифер, – он пытается до меня дозваться, дотянуться рукой, но я не могу ему ответить. Бьюсь в истерике, содрогаясь всем телом. Он мог умереть. Покинуть мир, оставить меня в одиночестве, и эти раны никогда не затянутся. Они будут только увеличиваться, заставляя меня вздрагивать при появлении на горизонте модели PL600. – Дженнифер, прошу тебя.
Сколько боли копилось внутри! Мне было стыдно на него смотреть, желания отчехвостить девианта за безрассудные решения пропало. Стоя к нему спиной и пошатываясь из стороны в сторону, я стирала со щек безостановочные слезы. Дрожь прокатывалась мурашками по всему телу, больно отдаваясь в перебинтованном бедре. Кажется, нескончаемое отчаяние за этот день въелось под кожу, стало неотъемлемой частью моей жизни. На деле же я понимала, как проще теперь будет жить, и причиной тому станет не исправленное досье.
– Пожалуйста, перестань, – удрученный мужской голос был наполнен не меньшим отчаянием, чем я. – Мне нравится твое тепло, но совсем не нравятся слезы.
Вряд ли у него было много сил после пережитого, однако даже в таком состоянии Майлз не мог смотреть, как трясется в рыданиях женское тело. Нет, не так. Как трясусь в рыданиях я. Он все же пересилил себя и слегка коснулся пальцами до правого плеча. Это касание повлекло за собой взрыв.
Мои действия были такими поспешными, что андроид едва не свалился на стол. Не обращая внимания на слезы, скачки в груди, слабость в мышцах я жалась к нему изо всех оставшихся сил, покрывала лицо влажными от слез поцелуями. Это не была страсть или похоть, но страх, что стоит закрыть глаза и Майлз исчезнет. Что дверь снова закроется на замок, RK800 будет лежать на металлическом столе, а телефон издавать угнетающие гудки. Но Майлз не исчезал, и я радовалась, ревела и позволяла крепко сжимать себя в объятиях, зарываться носом в свои волосы.
– Глупый, несносный мальчишка… – повторяла себе под нос, тоскливо улыбаясь и сверкая слезами на щеках в свете ламп.
– Безумный человек, – в его голове наверняка мелькали воспоминание, и одно такое, при котором женщина едва ли не наехала на солдат, заставило его сказать тише, но чуть теплее, – мой человек…
Современное время (август 2040 года)
Дожди не прекращаются вот уже несколько дней. Вечер близится к своему завершению, пропитывая воздух ароматами мокрого асфальта и влажной травы. Дом находится в самом начале улицы, и это дает возможность после долгого рабочего дня не проезжать через весь квартал, в обязательном порядке улыбаясь соседям. Хватит мне общения на работе… вопреки стереотипам многих, программисты, среди которых в одной конторе числится мое имя, зачастую на самом деле те еще болтуны. У моих коллег напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, что заставляет их намеренно не замечать мое нежелание общаться. Потому домой прихожу под вечер выжатая, как лимон, стаскивая с ног кеды и стягивая кожаную куртку, покрытую каплями дождя.