- Да, дошло до меня... Что ты редкостная сволочь! - сказав это, Эраст резко развернулся и крупными шагами направился к дому. В его груди словно что-то оторвалась. Он бы пережил такую речь от любого своего знакомого, но только не от Артёма, к которому он успел очень сильно привязаться. "И мой единственный друг меня оставил!" - крутилась в голове одна фраза, от которой становилось невыразимо тяжело на душе.
Эраст пришёл домой и лёг на кровать, мучаясь от обидных слов бывшего друга. "И так всегда..." - подумал он - "Хочу завести с кем-то отношения, пообщаться, подружиться, вроде получается - и тут на, на тебе! Не умеешь поддерживать беседу, не умеешь с девушкой, не умеешь с родителями, ходишь с кретинами! Всем всё вечно не так!" - спина Эринеева судорожно затряслась то ли от истерического смеха, то ли от плача - "Только Аверьяну всё было так! И то: ненависть - плохое чувство, оно тебя погубит, да, верно, но без ненависти как жить? Кого тут любить, если все до единого причиняют мне одну боль?"
Так и продумал Эринеев, всю ночь лёжа на кровати и уставившись в потолок. Уже рассвело, а он всё лежал, не смыкая глаз. Он не хотел ничего: ни есть, ни пить, ни спать, ни вставать - он лежал и изредка плакал.
Два дня провалялся так Эраст, не шевелясь. Ничего он не видел, не слышал, ничему не внимал, чувствовал только невероятную душевную боль от потери друга, да и вообще всего окружения, которое он с таким трудом нашёл.
На третий день, убитый горем, он встал с постели и поплёлся к столу, тяжело плюхнулся на стул и бесцельно посмотрел на свои записи. Здесь он пишет о ненависти к родителям, здесь - о ненависти к Арине, тут - о внезапной неприязни к Мирославу... Этот список должен был пополнить Артём, но Эраст передумал. Он зачеркнул начало: "Терпеть не могу Артёма..." - и написал: "Я ненавижу людей. Всех. Они причиняют только боль - я устал от них. Я хочу быть один. Абсолютно один. Во всём доме, во всей улице, во всём городе - один! Но нет, сделать этого нельзя. Или можно..?" - Эринеев задумался, потом злобно ухмыльнулся, куда-то собрался и вскоре покинул дом.
9
После того выхода Эраст долго не появлялся на улице. Он сидел дома и занимался экспериментами над собой: то не ел по три дня, а потом объедался и мучился от боли в животе; то целый день не пил, а потом выхлёбывал по литру воды зараз. Он мог не мыться по десять дней, а потом три часа сидеть в ванной и наслаждаться душем. В освободившееся время Эраст читал грустные, мрачные книги или сидел, уставившись в свои записи. Иногда он начинал констролять что-то из каких-то порошков и кусков железа, потом бросал всё и размётывал по квартире; иной раз лежал в постели и сосредоточенно скоблил подушечки пальцев наждачной бумагой. Что в тот момент творилось в его голове, знал один бог.
Воистину страшен угрюмый молчаливый человек в одиночестве. Никто в жизни не догадается, что он задумал, хотя никто даже не будет пытаться это сделать. Родители Эраста могли бы сто раз испугаться, посмотрев просто на его лицо. Они сто раз могли забить тревогу и заняться сыном... Но им было абсолютно всё равно: они не видели ничего, кроме старого телевизора, холодильника и продавленного дивана. А зря.
Эраст сильно изменился, причём далеко не в лучшую сторону. Глаза его теперь сверкали злобным нездоровым огоньком, губы были сжаты до белизны, кожа стала неестественно-бледной, сам он похудел почти в два раза, и это при том, что он и так был невероятно тощий. Под глазами появились жуткие синяки, весь он был исцарапан и испачкан... Но от внимания родителей эти перемены ускользнули: оно было затуманено вечерними передачами вроде футбола, юмора ниже пояса и третьесортных сериальчиков. Его ничто не воскрешало, кроме мелких еженедельных ссор.
10
Был обычный серый вечер. Родители Эраста как всегда не обременённые мыслями и нуждой в интеллектуальном или активном отдыхе, валялись перед телевизором с баночками из-под дрянного пива. Мать уже начинала похрапывать, но её взбодрила возня за стеной. Эринеев чем-то грохотал в своей комнате.
- Что он там творит? - зевнула мать - Пойди, что ли, погляди.
- Зачем... - буркнул отец и опять уставился в телевизор.
Рядом с дверью показался Эраст. Он, пыхтя, прилаживал что-то к стенке коридора.
- Ты чего творишь? - буркнул отец. Эринеев, казалось, был поглощен работой и не слышал ничего. Отец безразлично пожал плечами. А Эраст шмыгал туда-сюда, из коридора - в комнату, из комнаты - в коридор. Потом хлопнула входная дверь, что-то чиркнуло, что-то загудело, и экран вдруг погас.
- Что за..? - отец плюнул и стал было слезать с дивана.
И вдруг прогремел взрыв. Из коридора ринулось пламя, осколки, обломки, щепки, мусор... Бежать было некуда: на окнах стояли решётки, а отворить их едва ли было возможным; огнетушитель родители Эраста не меняли уже много лет, да он бы их и не спас.
А виновник взрыва и пожара тем временем отбежал подальше от дома и с жестокой улыбкой наблюдал за серенькими и бесцветными людишками, которые суетились возле подъезда. Вот с третьего этажа вниз головой полетел полный мальчуган с бесформенной стрижкой, в протёртых трениках, в дешёвой, купленной возле метро оправе. Вот к нему подбежала мать с грязными жидкими волосёнками в крысином хвостике, в растянутой кофте, с авоськой на плече, видимо, только что из магазина. Вот она, размахивая руками, что-то кричит, надрывается, а толстая женщина в пёстром аляповатом платье тыкает в кнопочный телефон, вызывает "скорую". Из соседних домов выскакивают мелкие мальчишки, снимают на старые телефончики происходящее, в надежде удивить потом своих недоумков-приятелей. Выходят поглазеть и взрослые, стоят, мешаются, треплются. А погорельцы суетятся, мечутся, расступаются лишь тогда, когда надо дать дорогу пожарной машине. Вот выволокли чей-то обгоревший труп и бросили прямо у подъезда. Вот ещё кто-то прыгает со второго этажа...
И на всё это смотрела Эринеев с выражением омерзения на лице. Ему были противны эти трясущиеся, напуганные людишки, напоминавшие ему ныне покойных родителей.