— А у меня есть выбор?
— Без хирургического вмешательства максимум месяца через три ты станешь инвалидом.
— А с хирургическим вмешательством?
— Или сразу станешь инвалидом или, как и обещано, дня через четыре будешь абсолютно здоровым.
— Опа! — Сергей удивленно покосился на Парнишкина. — Ты это что, серьезно, что ли? И какие у меня шансы, что ты меня не зарежешь?
— Операция достаточно сложная, кроме того, будет проводиться в ненадлежащих условиях. Вероятность возникновения различного рода осложнений, лично я оцениваю, как десятая часть процента.
— То есть тысяча против одного, что ты меня вылечишь? — Беляев едва не расхохотался. — Что ж ты мне мозг выносишь?
— Хирургическое вмешательство должно быть проведено безотлагательно.
— И ты еще не приступил?!
— Воспринимаю это как ваше согласие.
Парнишкин вновь переложил навигатора на каталку и повез его в операционную. Только официальный тон и никакого личного панибратства. Таким Бойо его тоже пока еще не видел.
Двери, ведущие из палаты в блок оперативного вмешательства, закрылись. Пилот остался один. Повернулся на бок. Включил проектор. За Серегу волноваться не приходилось, тот был в надежных руках. А вот Вовка Ранский… Как-то не верилось, что его уже нет и больше не будет, никогда…
Гроб с телом второго пилота медленно выплыл из шлюза. Подсвеченный мощным прожектором, под абсолютное молчание экипажа, он удалялся от корабля. Наверное, это продолжалось около часа. Парнишкин рыдал.
— От перегрузок у него открылось обширное внутреннее кровотечение. Он умер еще до того, как мы вышли из зоны перехода. Вы понимаете, я ничего, ничего не мог поделать…
Все понимали. Молча. Понимал это и Парнишкин. Но вот этот гроб… Это было грозное предупреждение. Космос не прощает ошибок.
Наконец последнее прибежище второго пилота превратилось в маленькую точку и погасло. Выключился прожектор. Внутри корабля вновь появилась гравитация. Лорри дал тягу двигателям и теперь экспедиция с нарастающей скоростью удалялась от места, ставшего захоронением еще одного погибшего астронавта.
— Это я, я один во всем виноват. Не понимаю, как я не сгорел… в аду… — Эдуард вышел из-за пульта и подошел к экрану, где еще совсем недавно было изображение уходящего гроба, а теперь виднелись только окружающие «Ассоциативный» звезды.
— Никто не виноват, или, если хотите, виноваты все, — раздался вдруг голос самого немногословного и самого старшего из членов экипажа, Степана Копейко — биолога экспедиции.
Кругленький, маленький, с лицом, похожим на рыльце поросенка, Степан был самым незаметным в их команде. Человек из тех, про которых говорят: «слова клещами не вытащишь». Всегда сзади и всегда что-то себе на уме. И было очень странно, что он заговорил именно в эту минуту.
— Никто не виноват. Просто так устроен Мир. Мы не смогли бы любоваться грациозностью лани, если бы все остальные ветви ее развития, не такие прыткие, стройные и быстрые не погибли бы в результате естественного отбора. Мы бы не полетели к звездам, если бы человек на стадии своего развития сидел, боясь выйти из пещеры и умер от голоду. Мы бы не были тем, чем являемся сейчас, если бы люди не гибли во время морских путешествий или испытаний первых летательных аппаратов. Если бы не было взрывов на первых ядерных станциях. Вся наша жизнь — это игра в кошки-мышки со смертью. Конечно, это звучит цинично. Но никто не гнал нас в эту экспедицию. Мы сами. И мы прекрасно понимаем, чем это может для нас закончиться. И ты, Эдуард, тоже замкнут на эту идею. И то, что ты разрешил военным не покидать поста управления во время перехода — это всего лишь минимальный из возможных рисков. Пространство меняется, переходы не стабильны. И, хотя вероятность того, что переход изменится прямо перед вхождением в него ничтожно мала, жизнь, к сожалению — это не совсем математика… Эдик, ты не виноват. Оставь это, перезагрузись. Конечно, это грубо, но это так. Надо жить, надо продолжать полет.
В принципе, Степан лишь озвучил то, что в душе понимал каждый. Но боль и горечь от утраты своего товарища от этого не стихали. Тяжелое молчание продолжалось.
— Так, — будто встрепенувшись ото сна заговорил Лорри. — С этого момента я запрещаю кому бы то ни было находиться во время перехода вне антиперегрузочных камер. Парнишкин, что с твоими пациентами?
— Про Бойо вы уже знаете, — доктор кивнул в сторону стоявшего рядом первого пилота, а Беляев… Можно, конечно, выписать хоть сейчас, но я бы хотел понаблюдать за ним еще пару деньков.