Иными словами, церковь заявила о притязаниях на формирование собственной повестки дня в общественных вопросах. Она подчеркнула, что эта повестка расходится со светскими либеральными представлениями в ряде принципиальных вопросов и что она претендует на собственную интерпретацию нравственных категорий и понятий, имеющих политическое измерение, — таких как свобода или права человека.
Такое же твердое неприятие либеральных представлений о правах человека зафиксировано в оглашенном в августе этого года совместном послании народам России и Польши патриарха Кирилла и главы Польской епископской конференции Юзефа Михалика , где, в частности, говорится, что «под предлогом соблюдения принципа светскости или защиты свободы выбора подвергаются сомнению моральные принципы, основанные на заповедях Божиих» и что «ложно понятая светскость принимает форму фундаментализма и в действительности является разновидностью атеизма». Таким образом, консервативная повестка принимается и на международном уровне, становясь одной из основ сотрудничества с Католической церковью по крайней мере одной из стран.
Нарезка институтов начала сбоить. Например, была целостная семья, а в секулярности у семьи отнимают функции и отдают в разные инстанции. Воспитание — в одну, лечение — в другую. Теперь же это движение останавливается и происходит постепенное возвращение к синергийным институтам
Фото: Дмитрий Лыков
Впрочем, взгляд самой церкви — лишь одна составляющая общей картины светского и религиозного в нашем социуме. В конце концов, следует представлять и то, насколько и по каким причинам готово прислушиваться к этим взглядам общество, и выяснить много других важных деталей. Можно вспомнить ряд значимых и примечательных ситуаций, вызвавших и до сих пор вызывающих дискуссии по поводу места церкви и религии в российском обществе. И это не только «дело “Пусси Райот”», но и произведшее крайне неоднозначное впечатление решение о создании кафедры богословия при МИФИ или продолжающийся острый обмен мнениями в связи с введением в школе предмета «Основы православной культуры». Недавнее рискованное сравнение президентом тела Ленина с православными мощами как аргумент в пользу сохранения Мавзолея — тоже характерный случай, добавляющий новые краски на полотно.
Так или иначе, применение понятия «постсекулярный» к российскому обществу, учитывая исторические и современные обстоятельства, оказывается связанным с целым рядом особенностей, вплоть до откровенного скепсиса. «Я считаю, что понятие “постсекулярный” к нашему обществу неприменимо», — говорит социолог, ведущий аналитик ФОМ Григорий Кертман . — Сама эта категория предполагает гораздо более высокий уровень сложности и дифференцированности общества. У нас же он критически низок».
По мнению Кертмана, сложный процесс поиска современным миром адекватного места для религии объясняется в том числе особой степенью сложности социальных связей: «Для нас этот уровень совершенно недостижим. И даже запроса на такую сложность нет. Общество у нас постсветское, постатеистическое, но, на мой взгляд, это не надо путать с постсекулярностью».
Отчасти эту особенность подтверждает и Александр Кырлежев, обращая внимание на то, что многие причины недовольства части общества церковью не имеют отношения к напряжению на линии общество—церковь, которое возникает в Европе. «У нас называют клерикализацией те вещи, которые не составляют никакой проблемы в секулярных обществах на Западе. Ну что у нас обсуждают? Как преподавать религию в школе? Этот вопрос давно решен во всех европейских странах. Капелланов? Ну везде же есть капелланы». Кырлежев обращает внимание, что благодаря советскому опыту религия в России была вытеснена в том числе из приватной сферы, поэтому сейчас происходит особый процесс возвращения ее и на этот уровень. Он имеет свои особенности.