И Церковь тоже состоит из людей. И они далеко не святые. Люди в Церковь приходят учиться святости, но они такие же, как те, которые туда не ходят. Просто у них есть путь, они знают, куда идти, знают, как бороться с грехом. И пока человек не обратится ко Христу, пока у него не произойдет с Ним личной встречи, он обречен на страдания. На блуждания во тьме. И на веру в ложные идеалы.
И только Христос, обращение ко Христу может помочь человеку. И где бы человек ни жил — в каком-то таежном углу, или в Смоленске, или в Москве — если он верит во Христа, его жизнь преображается, он делается другим.
Добровольцы нашей службы «Милосердие» недавно рассказывали про одну парализованную старушку, к которой приходишь, а она всегда радостная. И им с ней приятно говорить, общаться, хотя она инвалид, не выходит из дому и не может жить без посторонней помощи. Но у нее есть в душе что-то, чего нет у других людей. Вот это и есть обращение ко Христу. Не просто всем ходить в церковь по воскресеньям, а обрести вот это знание, что есть Христос и общение с Ним в молитве, в чтении Евангелия, в таинствах Церкви — только это одно и может спасти человека от деградации, заблуждения и гибели.
И задача Церкви как раз явить Христа.
Конечно, мы, церковные люди, плохо умеем это делать. Но не нужно делать из этого поспешных выводов. Некоторые люди приходят в Церковь как в театр или на концерт — сейчас им будут показывать представление, будет музыка, будет интересно, и люди вокруг такие замечательные, хорошие. А Церковь — это музыкальная школа: ты пришел, тебе дали скрипку — учись, играй, и рядом с тобой такие же — кто на барабане, кто на скрипке учится.
Церковь — училище, и если ты хочешь научиться чему-то, ты будешь учиться рядом с такими же, как ты, людьми, которые, может, даже хуже, чем ты.
— Вы привели пример парализованной старушки, которая излучает радость. Но это редкость. И желающих помогать детям, даже трудным и больным, больше, чем старикам. Они бестолковые, капризные, а главное, они все равно на финишной прямой. Тут и не хочешь, а задумаешься и о своей смерти. Но мы не хотим о ней думать, мы не понимаем, зачем человеку память смертная. И не получается у нас милость к старикам.
— Если человек верит в Бога, если он прожил жизнь с Ним, это другая старость. Я как-то в одной деревне под Смоленском зашел в маленькую больничку, коек на двадцать, и там лежали две деревенские бабушки, такие милые. Я говорю: «Как вас зовут?» Одна говорит: «Меня — Танька». Прожила весь страшный двадцатый век, сохранила веру, хорошо бы, говорит, конечно, причаститься и в церковь сходить, да где же — у нас тут церковь закрыли, хоть бы батюшку пригласить, да где же его взять? Удивительная кротость и смирение. И нет уныния никакого.
Я помню, раньше для меня старики были каким-то особым классом людей. И мне они были не очень интересны. Теперь, когда я сам стал старым, я по-другому смотрю на людей: мои знакомые, которых я помню молодыми, стали старушками и стариками, но я смотрю на них, вижу их в молодости, и мне как-то легче их понять. Я смотрю на старого человека и думаю: он же в молодости был совсем другой. Думаю, что в вечности образ человека не тот, что в старости, когда человек уже умирает, а тот, который был на пике его расцвета, — таким человек будет для вечности. И знание об этом помогает примириться и с какими-то стариковскими немощами, и с болезнями.
— Но есть еще ситуации экстремального страдания: теракты, катастрофы, вооруженные конфликты — они видоизменяются, но так или иначе все время присутствуют в нашей жизни. И когда рядом с тобой человек получает смертельное ранение, а ты ничем ему не можешь помочь, есть какое-то христианское понимание, в чем в таких пиковых ситуациях выражается милосердие?
— Можно помочь молитвой. Это для человека неверующего молитва — просто констатация того, что больше ничего нельзя сделать: ну, мол, остается только молиться. Но я по своему опыту знаю, что молитва уменьшает страдание, сокращает мучение. У Церкви есть специальный чин: молятся не о выздоровлении, а о том, чтобы страдания скорее закончились.
Но в чем еще проблема нашего общества? Мы слишком много знаем о том, что происходит по всему миру, и слишком мало знаем о своей душе. Раньше люди жили ею и пытались навести порядок в ней, вокруг себя, с близкими своими. А мы погружены в телевизор, компьютер, а что там в душе — наоборот, стараешься от этого отойти и забыть.