Да и для России дальнейшая конфронтация вокруг Украины бессмысленна и даже опасна. Мы уже сорвали джекпот — получили Крым — и зафиксировали эту победу через включение этой территории в состав России. На Западе понимают, что после этого дискуссии о возврате Крыма в состав Украины вести попросту бессмысленно, и провели новую красную линию. Сейчас от России требуется не вернуть Крым, а не заниматься «эскалацией» ситуации. То есть не захватывать восточные регионы Украины — Харьков, Луганск, Донецк. При конструктивной позиции Запада по другим вопросам нас в принципе устраивает подобная линия, мы понимаем, что захват этих регионов сейчас вызовет не нужный никому виток конфронтации (а кроме того, потребует массы ресурсов и времени для установления контроля и стабилизации этих регионов), однако проблема в том, что от нашего желания или нежелания тут мало что зависит.
Дальнейшее развитие кризиса может поставить Россию в такую ситуацию, когда Москве попросту придется вводить туда войска. В частности, если украинские власти выполнят свое обещание и введут в бунтующие Донецк и Харьков карательные отряды Национальной гвардии. Москва вынуждена будет защищать не просто свои интересы, но и жизни русскоязычных граждан Украины. Путин предвидит такую возможность, поэтому он во время обращения о присоединении Крыма четко не заявил, что Россия отказывается от вторжения в восточные регионы, — он лишь сказал, что нам бы этого очень не хотелось.
Пора понять
Именно поэтому достойным и приемлемым для всех выходом из ситуации стало бы соглашение по выходу из украинского кризиса. А оптимальным — о постсоветском пространстве в целом.
Основная проблема будущего соглашения по Украине — позиция Вашингтона. Россия устами министра иностранных дел Сергея Лаврова предложила госсекретарю США Джону Керри свой вариант соглашения. Он состоит из ряда вполне разумных пунктов, которые предусматривают признание сецессии Крыма (неизбежный факт, с которым рано или поздно придется смириться), отказ от соглашения о евроассоциации, нейтральный статус Украины, а также ее федерализацию. Нас этот вариант устраивает полностью, и при определенных условиях он обеспечивает нам прямой или косвенный возврат Харькова и Донецка. Если украинская власть продолжит проводить неадекватную политику, то федерализация сделает развал Украины пусть и скандальным, но более или менее цивилизованным разводом, после которого мы можем получить восток страны без особых имиджевых потерь. Если же украинские власти неожиданно найдут в себе силы и мудрость, то стабилизация Украины также пойдет на пользу России (ни о какой «антироссийской» Украине при федеративном устройстве и экономической зависимости говорить не придется), поскольку исчезнет постоянный источник головной боли и проблем.
Но дело в том, что задачей США на сегодняшний день является не долгосрочная стабилизация Украины, а лишь снижение накала кризиса. Само по себе наличие «проблемной» Украины важно для Вашингтона — она нужна как постоянный источник напряжения между Россией и ЕС. Поэтому Джон Керри отверг российское предложение. И не исключено, что сейчас мы будем искать варианты сепаратного соглашения с Евросоюзом, благо некоторые лидеры европейских государств уже открыто поддержали нашу позицию по федерализации.
Беда в том, что Украиной проблема не ограничится. Впереди нас ждет серьезный кризис на постсоветском пространстве. На очереди вопрос о Приднестровье: молдавская элита тянет свою страну в Румынию, а возможный территориальный распад Украины способен инициировать пересмотр советско-румынского договора 1940 года. Проблемы ожидаются и в Средней Азии, прежде всего с точки зрения смены власти в Узбекистане и Казахстане, а также недопущения прихода талибов в Таджикистан. России (которая, судя по речи Путина, перешла к более решительной внешней политике) везде придется вмешиваться, везде степень вмешательства будет зависеть не от нашего желания, а от глубины кризиса в конкретный момент времени, и за каждое вмешательство мы будем подвергаться жестокой критике со стороны Запада.
В этой ситуации идеальным выходом были бы не угрозы и аннексии, а Ялта-2. Мы с западными странами должны разграничить наши сферы влияния, и постсоветское пространство должно быть признано сферой влияния России. Однако практическая реализация такого сценария маловероятна. Во-первых, в регионе слишком много внешних игроков и некоторые из них потратили на постсоветское пространство значительные деньги (5 млрд долларов, вложенных США в «демократизацию» Украины, более 2 млрд евро, потраченных Евросоюзом на «Восточное партнерство»). Во-вторых, и это самое главное, Россию продолжают считать побежденной страной. Перестройку и все, что за ней последовало (прежде всего трансформационный кризис), на Западе рассматривают не как искренний порыв страны к конвергенции систем и социально-экономической модернизации, но как поражение в холодной войне. Там по-прежнему находятся под впечатлением «феномена Горбачева», отсюда такая уже почти маниакальная фиксация на ценах на углеводороды: мол, снизим цены, и «путинская Россия» рухнет, как поздний СССР. В расчет не берется ни то, что неблагоприятная экономическая конъюнктура, санкции или практически полная экономическая изоляция за последнюю четверть века не смогли обрушить ни один более или менее последовательный политический режим (что уж говорить о России, которую изолировать в принципе нельзя), ни то, что от очарования Западом, которое обусловило обрушение советского строя, сегодня в России не осталось и следа, ни то, что нынешнее поколение российских политиков и бизнесменов, прошедших школу 1990-х, не готово терять свое положение в расчете на какие-то мифические выгоды от подчинения своих интересов чужим дядям. Преувеличивают на Западе и возможности радикально влиять на российскую политику путем замораживания счетов богатым людям (им об этом слишком долго рассказывали российские оппозиционеры, и наконец кое-кто на Западе в это поверил): если это так просто, то почему же США уже двадцать раз не добились от России отказа от ядерного оружия?