— Отчасти это так. Общая психология и психотерапия очень долгое время развивались независимо друг от друга. Общая академическая психология намного более едина, и главное ее преимущество в том, что эксперимент предшествует теории. В современной академической психологии экспериментальный метод основной.
А в психотерапии вначале сформировались «большие проекты», имеющие претензии на новое мировоззрение, как это было с психоанализом и другими школами, и только потом они стали исследоваться экспериментальными методами. Сложилась парадоксальная ситуация: психоанализ и другие подходы, которые позиционировали себя как исследовательские методы, сами стали объектами исследования. И оказалось, что во многих случаях экспериментальные методы бессильны, поскольку психотерапевтическая ситуация включает в себя одновременно слишком много разных переменных. Мы не можем исследовать зависимость одних переменных от других, если их больше пяти-шести. А психотерапевтическая ситуация обычно включает в себя намного большее количество параметров, зачастую не поддающихся учету.
Психотерапия складывается на стыке разных дисциплин — психологии, медицины, философии, педагогики, и в этом ее специфика. И исторически сложилось так, что экспериментальное исследование опаздывает за изобретением и применением метода и не служит легитимационным фактором его использования даже задним числом. Экспериментальное исследование не позволяет докопаться до многих существенных факторов в рамках психотерапии, которые были добыты опытным путем, через наблюдение, в процессе непосредственной работы терапевта и клиента, без вмешательства экспериментатора, который обработал бы это с применением статистически-математического аппарата.
— Что натолкнуло вас на попытку создания методологии психотерапии?
— Книга была естественной реакцией на то, что произошло в отечественной психотерапии после конца советской власти и падения железного занавеса. В советское время было ограниченное число методов: гипноз, аутогенная тренировка, рациональная терапия (сильно устаревший аналог когнитивно-поведенческой терапии). У нас не было ни психоанализа, ни гештальт-терапии, ни психодрамы — словом, ничего из того, что составляет основу психотерапии во всем мире. И вот к нам устремилось огромное количество тренеров, которые явили очень пеструю картину разнообразия психотерапевтических подходов; как выяснилось позже, весьма сильно не совпадавшую с тем, что происходит в остальном мире. Например, было очень много специалистов по нейролингвистическому программированию, подходу довольно сомнительному, и совсем немного — по когнитивной психотерапии, которая является одной из ведущих сил в Европе и США. Нашей задачей было разобраться в этом нахлынувшем на нас многообразии. Поэтому я предпринял попытку выделить основные структурные моменты в общем психотерапевтическом знании. Несмотря на огромное многообразие методов, в них есть общие моменты.
Раньше исследования психотерапевтических школ носили преимущественно описательный характер, я же постарался сосредоточиться на скрытых механизмах их действия. Помимо прочего уделил много внимания тому, что крайне мало освещается в научной литературе, — это тема авторского интереса. Психотерапевтические школы не в последнюю очередь создаются под интересы авторов, а не клиентов. Именно поэтому так медленно и болезненно формируется общее единое поле психотерапии. Интересы большинства создателей методов в том, чтобы самостоятельно, обособленно от других преподносить себя на рынке психотерапевтических услуг. Исторически сложилось так, что психотерапевт — это тот, кто создает школу с претензиями на новое большое мировоззрение и утверждает ее в борьбе с враждебно настроенным окружением. Так было в самом начале истории современной психотерапии, когда Фрейд создал психоанализ. И большинство создателей новых школ хотят быть, как Фрейд, подражают ему: пытаются обзавестись своим методом и на его основе сформировать сплоченное идеологизированное сообщество.
— То есть мотив — это корысть, продвижение себя на рынке. А как же главный мотив психотерапевтов — власть над людьми?