В принципе это можно было бы списать на очередной медведизм (далеко не первый), но вопрос интересен не столько расстрельностью — пока что гораздо более успешной стрельбой занимается firing squad Минобра и ВШЭ, — сколько тем, почему претензии к делу народного просвещения действительно имеют и серьезный, и, главное, массовый характер. Причем далеко не только у нас. Готовность критиковать повсеместна.
Начать с того, что семья — первичная ячейка общества, а во многих семьях есть дети. А если дети уже сами взрослые, то будут внуки потом, все опять повторится сначала. А поскольку и зверь любит свое дитя, положение дел в образовании интересует всех и постоянно. Можно прожить жизнь без систематического общения с МВД или Минсельхозом, уклониться же от триады «семья — дети — школа» гораздо труднее. Но даже если вынести за скобки — хотя сделать это довольно трудно — непосредственную заботу о собственных детях, от личного опыта обучения никуда не денешься. Все когда-то учились в школе, а многие в вузе, причем в таком возрасте, когда «были новы все впечатленья бытия» и хорошо запоминались; соответственно, всяк готов сравнивать век нынешний и век минувший.
В этом смысле всеобщего внимания с Минобром не сравнится даже отмеченная Д. А. Медведевым другая bête noire — Минздрав. Что и справедливо. Болезни и смерть — и собственные, и близких — являются нерегулярно по времени и при разных обстоятельствах, не сравнить с гораздо большим единообразием и регулярностью образовательного процесса. Вины и заслуги Минздрава в борьбе с последним врагом рода человеческого тоже бывают весьма разные. От возмутительного небрежения до бессилия медицины, сделавшей все возможное. Да и оборона от смерти и страданий — когда временно успешная, когда не очень — это сущностно совершенно иная вещь, чем социализация нового поколения (хотя, конечно, такая частная функция Минздрава, как профилактика болезней, имеет с образованием определенное сродство). Минздрав гораздо в большей степени сталкивается с силой судьбы и неумолимым роком, нежели Минобр, и оттого судить их по единой мерке не очень-то сообразно.
Но главное, по чему судят образовательную систему, это даже не личные претензии (хотя и весьма многих людей) к тому, что люди, поставленные учить, учат моего сына, внука, племянника черт знает чему или вовсе не учат. Это лишь отражение общей убежденности в том, что всякое человеческое общество, доколе оно хочет таким оставаться, должно тем или иным образом обеспечивать связь поколений, чтобы между ними было возможно содержательное общение (обычай первобытных народов уводить стариков в лес и тем радикально решать проблему общения тут не рассматривается).
В этом смысле культуру общества, сохранение и развитие которой и есть цель народного образования, можно сравнить с естественным языком. В принципе потребности повседневной коммуникации в рамках одной возрастной когорты можно легко удовлетворить поколенческим жаргоном. Равно как можно выправить естественный язык с его неправильными склонениями и спряжениями упрощением и унификацией — или даже массовым переходом на другой, более распространенный язык, ибо зачем поддерживать реликтовый пережиток? Один язык, одно человечество, одна культура (очевидно, и один фюрер).
От таких прогрессивных мер, однако, принято воздерживаться, сохраняя относительно медленный темп языковых преобразований — такой, который обеспечивает коммуникацию во времени, нашу способность понимать язык дедов и прадедов и даже Пушкина читать, получая от этого удовольствие. Языковая практика различных арго — молодежных, уголовных, профессиональных — имеет тот недостаток, что разделяет общество и во времени, и в пространстве, что плохо соответствует такому требованию к языку, как общенациональность.
Опять же подгонка языка ли, образования ли под сиюминутные потребности возрастной ли когорты, группировки ли, которая сегодня находится в случае, не учитывает того обстоятельства, что и молодость, и нахождение в случае (вар.: в тренде современного развития) — это такой недостаток, который быстро проходит. А язык и общество по природе своей, если они не хотят исчезнуть, должны быть долгопротяжными во времени.
Игнорирующие эту общественную потребность образовательные начальники и самом деле заслуживают расстреляния — в политическом, разумеется, смысле.