— Конечно, это из-за плохой организации. Домский орган — это всемирное наследие. Этот инструмент все знают. Тут весь мир должен быть, а мы все еще по старинке. Должны быть люди с совершенно другим мышлением.
— Лет десять назад в Ригу мало кто ездил, но сейчас все изменилось — в городе полно туристов, в том числе из России. Они пришли бы в Домский, если бы рекламу на Air Baltic увидели.
— Да, рекламы нет. Говорят, есть в интернете. Но не все идут в интернет. В городе, как раньше, на каждом углу должны быть афиши: Домский, Домский. Необязательно анонсы концертов, просто приглашение: «Приходите в Домский». Нет, почему-то считают, что и так хорошо. Должны прийти люди, которые понимали бы, что можно сделать, и знали как. Но этому невозможно научиться. Каким-то вещам можно, а харизме — нет. Вот человек занимается органом, он сумасшедший. И это дело тоже должно быть таким же сумасшествием: я занимаюсь этим —это главное, все остальное — ерунда. Такого организатора нет, он должен появиться.
— Мы с вами разговариваем в старой лютеранской Гертрудинской церкви в центре Риги, вы и здесь играете уже давно. Орган здесь работает и на богослужениях. Что это за инструмент? Он того же времени, что и Домский?
— Ему чуть больше ста лет. Домскому тоже сто, но этот все же более современный. Домский построен на излете романтизма, он еще романтический, а этот уже неоклассика. По уровню и ценности он ничуть не хуже Домского, но совсем другой, его бы в порядок привести. Поменять давление — он звучит не так наполненно, как мог бы. Механика в плохом состоянии, он не держит строй, иногда в нем что-то рычит, не все можно использовать постоянно. В принципе, в нем ничего никогда не менялось, разве что новый мотор поставили.
— Как это удалось, учитывая привычное в последние годы отсутствие средств на все?
— Мы делали благотворительные концерты, год я их играла. Конечно, это были небольшие суммы, но я поняла, как это работает. Один концерт сыграл — ничего не будет. Два — ничего, три — уже лучше. А полгода играешь — уже будто в колокол начинаешь звонить. И пришли люди, поставили нам мотор, это же чудо. Не зря все это. Кто-то проснется, может услышать: а, вам надо… давайте, мы поможем, у нас тут завалялись какие-то деньги, которые надо списать.
Сейчас начинаем приводить инструмент в порядок, уже есть небольшие средства. В первую очередь поправим первый мануал, самый главный, он хуже всего себя чувствует. Сейчас вопрос в том, кто это будет делать. Но обновить мы сможем только пять регистров из десяти, потому что половина собранных благотворительностью средств уйдет государству — налоги съедят. И это обидно. Но концерты продолжаются.
— Насколько велика разница — играть в Домском и здесь?
— Разница большая. Другая акустика. Другие регистры. В Гертруде играть проще — именно потому, что не такая большая акустика, не такая большая реверберация. В Домском она гигантская, а надо, чтобы фраза на фразу не налетала, чтобы одна отзвучала и было видно, что начинается другая.
— То есть все играется внутри акустики, органист суммирует инструмент и пространство?
— Обязательно.
— Тогда имеет ли смысл орган в обычных концертных залах — прямоугольных коробках без сложной церковной архитектуры? Скажем, в зале Чайковского?