— Объекты — лучше. И это действительно совершенно естественно, в своей книжке я это и хочу объединить и представить. Да, не приходило никому в голову. Но именно тогда у меня и получится «Театр Бориса Мессерера». Отдельно «театр» неправомерно, я напишу об этом маленькое предисловие, несколько слов. Ну как можно сказать «театр Бориса Мессерера» — будто я командовал этим театром. Режиссеры заказывают спектакли, я их в своей манере делаю. Это слишком громко сказать: «театр Бориса Мессерера», а если есть инсталляция, то назвать так свою книжку я вправе. Тогда уже я и режиссер, и сценарист, и кто угодно. Все вместе это и есть мой театр, а иначе — незаслуженно комплиментарно. Тут с вызовом даже: смотрите, решайте — нравится или не нравится. Эта мысль меня очень греет. Надо дать качество личной инициативы читателям — что и делает инсталляция.
— А вот еще о качестве личной инициативы, о предъявлении себя... Достаточно ли просто предъявлять себя и ни о чем не беспокоиться или за это предъявление приходится каждый день воевать?
— Нет, мы не думали о том, чтобы обратить кого-то в свою веру, делать как мы.
— А для себя самих — вы не смотрите каждый день, что там на улице сегодня за обстоятельства, как там надо вести себя, чтобы быть собой? Не обращать внимания, и все само получится?
— В общем-то да. А что, мы были самодостаточны. Белла в каком-то смысле владела умами людей. Несомненно, в ней была самодостаточность в высшей степени. Наверное, и во мне это присутствует, но в ней это было, может, самым главным. Она настолько создавала свой мир, что не зависела ни от кого. Ее нельзя было угнетать с точки зрения власти, застращать, что ее не будут печатать. У нее абсолютно не было честолюбия, она совершенно не интересовалась успехом, она никогда не могла прочесть ни одной статьи о себе — она их просто не читала, никакой силой нельзя было заставить ее прочесть статью, в которой описывалось ее творчество. Она бросала это сразу, не открывая, она не интересовалась мнением людей, пишущих о ней.
— Но многие думают, что они создают собственный мир и ни от кого не зависят. У большинства не получается, но они уверены, что этот мир создали. У других получается, но их мир сделан для небольшого количества людей. А как происходит чудо, когда такой свой мир становится интересен многим?
— Вы правильно говорите, это и есть чудо. И чудо нельзя объяснить словами. Дело в том, интересен этот человек или неинтересен. А тут все сливалось. И красота внешняя — все равно на красавиц все обращают внимание. И одаренность, невероятная чуткость к морали. Незапятнанность творчества, свои темы, целомудренное отношение к писателям и поэтам прошлого, таким как Цветаева, Ахматова, Мандельштам. За этим тоже стоят и чистота, и моральные помыслы, и служение этим людям. Меня поражала всегда ее коленопреклоненность перед теми, кого она восторженно любила, перед Пушкиным, Лермонтовым.