Первые работы прерафаэлитов были поистине новаторскими. Они внесли реализм в религиозные сюжеты, вывели на первый план актуальные социальные проблемы и добились фотографической точности пейзажей. Для написания картин христианской истории Хант ездил в Палестину и уговаривал раввинов ему позировать. Он пытался точно воспроизвести расовый тип, и потому Иисус в его работах выглядит как настоящий галилеянин. С натуры написаны и пестрые ткани, и панорама Иерусалима, и нищие у входа в храм. Один профессор сказал, что лучше изучать ботанику по «Офелии» Миллеса, чем вести студентов на экскурсию, — так точно изобразил художник окружающие девушку цветы. Пейзаж Миллес писал в графстве Суррей, куда специально ездил на этюды, а вот саму Офелию — в мастерской, заставляя одну из любимых натурщиц братства Элизабет Сиддал подолгу позировать в ванне с водой, чем чуть не свел девушку в могилу.
Эдвард Берн-Джонс. «Любовь, ведущая пилигрима». 1896–1897.
Галерея Тейт, Великобритания
Однако слава не пошла на пользу стилю многих членов братства. В молодости Миллес говорил: «Пусть меценаты покупают мои работы сейчас, пока я пишу ради славы. Дальше я буду писать ради денег». Верх коммерциализации его искусства — картина «Мыльные пузыри», которую он продал торговцу мылом, чтобы тот мог использовать ее изображение на этикетках. Россетти от психологического портрета Девы Марии в «Благовещении» перешел к изображению красавиц, эротизм которых был чрезмерным для массового зрителя, но нравился покупавшим их банкирам. «Те, кто покупает картины, несут ответственность за результат работы художника», — пытался оправдаться его брат Уильям, давая понять, что это публика ждет от художника пышных красавиц и симпатичных младенцев, а он идет у нее на поводу. И даже Рескин, выведший прерафаэлитов в свет, не мог не заметить, что картины эти «прекрасны в своем реализме, но ужасны в своей аляповатости». У написанной в 1866 году «Невесты» Россетти все еще есть социальный подтекст — на первом плане он изображает темнокожую девочку как намек на Гражданскую войну в США и проблему рабства Северной Америки, имевшую большой резонанс в британском обществе. Но многие ли и тогда, и сейчас думают о судьбе рабов, глядя на букет разных типов женской красоты, которую живописал художник?
Размах московской выставки дает возможность подметить еще одну интересную деталь — при всей национальной самобытности прерафаэлиты были частью глобального европейского движения от академизма к реализму, в котором независимо друг от друга участвовали художники разных стран, от французских барбизонцев до русских передвижников. Причем британские художники во многом опередили континентальных коллег по цеху, и особенно французов, как минимум на десятилетие. Здесь возникает множество параллелей: «Пшеничное поле в Юэле» Ханта и крестьянские сцены Жан-Франсуа Милле; «Пробудившийся стыд» того же Ханта и жанровая живопись Павла Федотова (забавно наблюдать прямо повторяющиеся говорящие детали — брошенные перчатки или кошку, охотящуюся на птичку). «Невесту» Теодора фон Хольста, печальную оттого, что ее выдают за богатого старика, хочется сравнить с «Неравным браком» Пукирева, а «Мужа скорбей» Уильяма Дайса с «Иисусом в пустыне» Ивана Крамского.
При этом прерафаэлиты остаются одним из спорных явлений в искусстве. Их то хвалят, то игнорируют, причем за одно и то же — чрезмерное увлечение осязаемой красотой окружающего мира, которая одним кажется безвкусицей, другим же — верхом совершенства.