Так выглядит современное здание театра «Глобус», где были представлены пьесы Шекспира, написанные в начале XVII века
Фото: ИТАР-ТАСС
Жизнь после «Тихого Дона» оказалась главным испытанием для писателя. За каждый идеологический конфликт, в который он ввязывался, за публично высказанное критическое мнение Шолохову приходилось платить новой чередой обвинений в плагиате, которые следовали в том числе от нажитых им таким образом недоброжелателей. Для кого-то он превратился в живой памятник самому себе, а для кого-то — в олицетворение советской системы, со всеми присущими ей достоинствами и недостатками. Даже написание «Поднятой целины», сопоставимой с «Тихим Доном» по масштабу и степени таланта, для тех, кто сомневался, только подлило масла в огонь и дало повод для новых сомнений. Александр Солженицын в предисловии к книге с антишолоховскими материалами «Стремя “Тихого Дона”» в 1974 году пишет: «Да один только натужный грубый юмор Щукаря совершенно несовместим с автором “Тихого Дона”, это же сразу дерет ухо — как нельзя ожидать, что Рахманинов, сев за рояль, станет брать фальшивые ноты». Не избежал упреков в отсутствии объективности и Нобелевский комитет, присудивший с подачи Жан-Поля Сартра Шолохову премию в 1965 году. Другой нобелевский лауреат, Иосиф Бродский, открыто придерживался версии, что слишком благоприятным фоном для ее присуждения послужил предшествовавший ему многомиллионный заказ шведским верфям на строительство судов для СССР. В разговоре с Томасом Венцлова он отрицает авторство Шолохова и сравнивает приписываемый ему роман с «Унесенными ветром» Маргарет Митчелл, которая, по его словам, «даже и получше будет».
Сравнение «Тихого Дона» с мегабестселлером Митчелл (почти ровесницы Шолохова, почти одновременно с ним начавшей писать, но так и не рискнувшей взяться еще за одну книгу), которое на первый взгляд может показаться нелестным, напоминает о том, что «Тихий Дон» не в последнюю очередь захватывающее чтение, текст, который заставляет неотрывно следить за развитием сюжета, чем выгодно отличается, например, от многотомного солженицынского «Красного колеса», тоже романа-эпопеи и охватывающего тот же временной период, что и «Тихий Дон». С момента широкой публикации главный труд жизни вермонтского затворника приобрел репутацию одного из самых трудночитаемых литературных произведений. Но если допустить, что роман Шолохова — это не только лихо сконструированный сюжет (умаляемый таким безусловным интеллектуальным авторитетом, как Бродский), и взять соотношение увлекательность — глубина содержания и учесть при этом совершенство стиля (чем не отличались ни Толстой, ни Достоевский), то «Тихий Дон» сопоставим (при всей условности этого сравнения) разве что с драматургическими сочинениями Шекспира. Во всяком случае, предположение, что помимо сходства некоторых жизненных реалий Шекспир и Шолохов — равновеликие литературные величины, не будет слишком большим преувеличением.
Так выглядит кабинет Михаила Шолохова в доме-музее писателя в станице Вёшенская, где он провел большую часть жизни
Фото: ИТАР-ТАСС
Судьба сразу поставила и того и другого в чрезвычайные обстоятельства. И тому и другому достались не самые лучшие для литературных трудов времена. Оба жили отнюдь не в золотой клетке, над обоими висел готовый сорваться в любую секунду дамоклов меч. Но именно в этот момент человечеству остро требовались тексты, которые запечатлевали и осмысляли окружающую действительность. Она словно бросала вызов, и они оказались теми, кто его принял. Они не побоялись запрыгнуть на литературную вершину, не имея никаких на то оснований. Они нашли в себе силы взяться за перо и бумагу и войти в мир, где их никто не ждал. В результате признание за обоими авторства все-таки требует некоторого перехода за пределы рациональных представлений о мире — отрицать намного проще: этого не может быть, потому что не может быть никогда. Но в этом случае в воздухе повисает вопрос: кому еще могла быть выгодна эта игра, кроме тех, чьи имена по-прежнему стоят на афишах и на обложках книг? Из них двоих Шолохов оказался более благополучен, но за это ему пришлось дорого заплатить. Рукопись третьего романа «Они сражались за родину» он сжег, а четвертый так и не начал, предпочитая вести жизнь обывателя. Скорее всего, яд подозрений в плагиате, подсыпаемый ему «коллективным Сальери», смешанный с не менее опасным ядом лести, все-таки на него подействовал. Страх оказаться не равным самому себе, написавшему «Тихий Дон», пересилил желание создавать что-то новое. Хорошо, что Шекспир, по крайней мере, от этого был избавлен.