Западники и почвенники: новая партийная система
Дееспособность российской партийной системы невелика. В ней есть какая-то наперед заданная вторичность. Партии почти всегда следуют в фарватере исполнительной власти, в лучшем случае — президентской власти, они не предлагают собственной повестки. Базовые идейные принципы смутны даже у коммунистов, давно дрейфующих от целостной идеологии своих предшественников в сторону какого-то салата из справедливости, красных галстуков, мягкого национализма и советских принципов хозяйствования. С другой стороны, недавно созданная «Гражданская платформа» Михаила Прохорова до сих пор не обозначила своего отношения к российскому бизнесу, чего тот, естественно, от этой партии ждет, ограничиваясь невинными и абстрактными заявлениями о необходимости эффективного хозяйствования и правильных институтов. Ведущая партия, «Единая Россия», едва ли не демонстративно отказывается от провозглашения своих базовых принципов, по-видимому, опасаясь потери каких-либо частей своего обширного электората. Что же говорить о десятках вновь создаваемых политических партий, стимулированных недавно принятым соответствующим законом? Нужна ли стране, обществу такая партийная система? Нужна ли она вообще, может, нам и не следует пытаться скопировать (сымитировать?) западную систему?
В Европе политические партии складывались в связи с разным пониманием того, как надо решать ключевые проблемы их стран. Происходило это в основном в XIX веке. Борьба рабочего класса за свои права, противостояние жесткому капитализму — вот главное содержание политической жизни тех времен. Отсюда — социалистические идеи. Именно рабочие, социалистические партии, часто рожденные из профсоюзов, фактически стали основой партийной системы во многих странах Европы. Непрерывная классовая борьба — основная линия западной политической жизни последних двух веков. Сейчас, конечно, наблюдается определенное вырождение — классы стерлись, эксплуатация давно предельно смягчена, поэтому и партии стали похожи друг на друга.
В России есть свой фронт политической жизни и общественной дискуссии, ему уже несколько веков. Западники и почвенники, две головы российского орла.
Можно вспомнить Грозного и Курбского, можно двинуться еще дальше, во времена Ивана III. Копировать Европу или строить свое, открывать границы для чужестранцев или охранять самобытное, искать идеалы на Западе или держаться во что бы то ни стало своей веры, не ждать от народа ничего хорошего или пытаться опереться на его ценности. Вот неполная повестка идейной борьбы двух реальных политических партий России. Принципиальной идейной проработанности эти партии достигли ко второй половине XIX века. Борьба была предельно жесткой и бескомпромиссной. Попытки примирения, например абсолютно выдающаяся «пушкинская» речь Достоевского (1880 года), призывавшая, не отказываясь от своих убеждений, поставить во главу угла интересы России, ее народа, и тем самым избежать национальной катастрофы, успехом не увенчались.
Революция 1917 года — это кульминация западничества в России. Поскольку большевистский советский проект — это, конечно, проект западнический, возможно, вершина социалистического проекта.
Любители исторических циклов обычно смакуют историю России в терминах прорыв—откат. Прорыв — открытие Европе, насильственное внедрение технических, военных и прочих достижений, откат — отказ от многих достижений, в первую очередь политических, консервация аборигенской отсталости. С таким пониманием исторических циклов России можно и поспорить. Поскольку статья не об этом, отложим спор на потом. Отметим лишь, что, по нашему мнению, циклы, скорее, заключаются в чередовании открытости (западнического прорыва) и традиции (освоении результатов прорыва в рамках своей идентичности, своего исторического опыта). Если бы страна на протяжении своей истории переживала после прорывов равномощные, но с обратным знаком откаты, она не могла бы развиваться, она не освоила бы шестую часть суши, она не достигла бы огромной степени могущества в XX веке.