Как раз в то время когда Бетти Глан реализовывала идею карнавала на практике, Михаил Бахтин продумывал и писал свой филологический шедевр, посвященный смеховой культуре и карнавалу как неотъемлемой его части. Обращаясь к Средневековью и к творчеству Франсуа Рабле, он заявил о карнавале как о народно-праздничной форме свободы, где нет разделения на исполнителей и зрителей, о карнавале, который не созерцают, в нем живут, карнавале как особом состоянии всего мира, когда происходит выход самой жизни за общепринятый официальный строй. Это не просто отдых, в нем нет исключительно практической цели. В этот момент на землю, в пространство, которое находится на грани искусства и самой жизни, возвращается ни больше ни меньше Золотой век. Участники карнавала оказываются в «утопическом царстве всеобщности, свободы, равенства и изобилия». В отличие от официальных праздников, где иерархические отношения лишний раз подчеркиваются, все становятся равными. Люди, разделенные в повседневной жизни непреодолимыми социальными барьерами, легко могут позволить себе фамильярность по отношению друг к другу. В этот момент между ними формируются новые отношения. Если они смеются, то не над кем-то, а над самими собой. Отчуждение исчезает, дистанция разрушается. Сам человек, попадая в утопию не в своем воображении, а получая ее в реальное переживание, побеждает свой страх перед будущим.
Попытка преодолеть страх перед будущим угадывается и в московском карнавале 1763 года, который устроила Екатерина II через несколько месяцев после восшествия на престол. Театрализованное действие, проходившее на двухстах огромных колесницах-платформах, режиссировал родоначальник русского театра Федор Волков. Принято считать, что этот карнавал стоил ему жизни: разъезжая по улицам и наблюдая за порядком действа, в котором было занято четыре тысячи человек, он простудился и через три месяца умер. Скользкие места на улицах, по которым должны были проехать карнавальные колесницы, были посыпаны песком, выбоины выровнены, возле кабаков расставлены пикеты, чтобы те ни в коем случае не впускали туда людей в карнавальных костюмах. Система символов и аллегорий объяснялась в программе маскарада, изданной тиражом 3206 экземпляров: парад из девяти пороков, символизирующих собой падшую человеческую природу и правление предыдущего царя — Петра III, сменялся парадом добродетелей, возглавляемых Минервой. Ее появлению предшествовали колесница Юпитера-громовержца в сопровождении хора пастушек и пастухов, актеры в золотых одеждах, олицетворяющие собою двадцать четыре часа, Астрея на золотой колеснице в окружении поэтов, слагающих стихи о воцарении мира и счастья на земле, Аполлон вместе с музами. И только затем являлась сама римская богиня в окружении великих героев и мудрецов. Многочасовое карнавальное шествие в течение дня повторялось трижды.