Местами в тексте появляется трогательная и наивная интонация, свойственная детской литературе (У всадников спросили, по какой земле идет караван, но они не знали или не хотели отвечать. Это были довольно мрачные всадники). Что психологически очень точно соответствует наивности сознания главного героя. Вообще, объективная сторона происходящего полностью соразмерна сознанию его участников — автор никоим образом не оказывается умнее его героев, в мире которых реальностью являются люди с песьими головами: так и есть, подтверждает автор, ибо о них слышал знаменитый путешественник Джованни дель Плано Карпини.
Попутно книга содержит в себе популярную энциклопедию того времени — она сообщает, что пили тогдашние люди как лекарство, как они делали бересту для письма, как шили сапоги и как представляли себе мир. Сведения эти часто вложены в уста героев, среди которых очень много весьма своеобразных резонеров, с рассудительной интонацией людей, любящих говорить веско и со вкусом — при том что говорят они все теми же, помянутыми уже выше анахронизмами и способны рассуждать о биологии и о судьбе поэта Пушкина (не называя его, впрочем, прямо). Создает все это ощущение мира чрезвычайно объемного и пронизанного идейными, скажем так, связями через толщу времени, причем во всех направлениях — нелинейность и иллюзорность времени вообще много занимает здешних персонажей, и предположения их на сей счет занятны, глубоки и во многом разумны.
Тем не менее время не самая важная проблема здешних героев: роман Водолазкина — столько же теодицея, сколько и житие, что норма для агиографической литературы, но совсем нечастое дело в литературе художественной, особенно современной. Не предлагая каких-то особенно оригинальных интеллектуальных оправданий миропорядку, Водолазкин строит свою защиту его на безупречной, в меру рациональной, в меру возвышенной интонации человека, рассуждающего изнутри традиции — в данном случае традиции православной, — в рамках которой ответы на каверзные вопросы все уже давно найдены, и самое важное тут — правильным образом донести их до мирян. Он рассказывает о своем герое с неподдельным сердечным умилением, и весь текст романа пронизан тем безошибочным чувством оправданности происходящего, которое отличает человека по-настоящему гуманистических воззрений; при этом тут нет никакого лишнего елея, и люди далеки от идеальных — но в них есть ощущение целеполагания, которое, собственно, делает их неуязвимыми для какого бы то ни было экзистенциального страха.
Собственно, об отсутствии страха преимущественно и повествует эта книга — книга ясная, пропорциональная и полная мягкого, совсем незлого юмора, в вину которой (чисто для проформы — какая же рецензия без этого?) можно поставить, может быть, лишь местами чрезмерный натурализм (описание родов тут без преувеличения тошнотворное); книга совершенно прекрасная, во всех отношениях достойная, хотя и требующая некоторой привычки. Но это почти со всеми хорошими книгами так.
Hi-End
