CCC представляли собой, как правило, «дочки» банков, но иногда являлись и самостоятельными финансовыми компаниями, обильно кредитовавшимися банками. Кроме карт они активно эмитировали облигации. Так как CCC демонстрировали неплохую рентабельность, они могли предлагать приличную доходность по облигациям, и бумаги пользовались спросом. В частности, спрос на них предъявляли инвестиционные трастовые компании, паи в которых, суля более высокую доходность, чем банковские депозиты, пользовались популярностью у розничных инвесторов. Активно вкладывались в бумаги карточных компаний пенсионные фонды и страховщики. Все условия для раскручивания спекулятивной спирали были налицо.
На высокомаржинальный рынок выходили все новые и новые игроки, в том числе не имеющие опыта и достаточных компетенций в управлении рисками карточного кредитования. Так, в 2002 году три четверти рынка занимали CCC чеболей. Это способствовало размыванию отраслевых стандартов скоринга: доходило до того, что у претендентов на получение кредитной карты частенько не требовали справку с работы, полагаясь на устную информацию о занятости и доходе. Такая расхлябанность в отсутствие интегрированной национальной базы розничных кредитных историй подстегивала отрицательный отбор (adverse selection) — наиболее быстро карточный долг рос у худших категорий заемщиков.
Затишье перед бурей
Нельзя сказать, что предкризисные показатели закредитованности домохозяйств выглядели совсем катастрофично: совокупный накопленный потребительский долг в 2002 году достиг 130% суммарного располагаемого дохода корейцев (против 70% в 1998 году). Это отношение росло примерно теми же темпами, как в Австралии во второй половине 1990-х, и было в целом сопоставимо с уровнями, наблюдавшимися в развитых экономиках. Удельные процентные платежи по обслуживанию долга держались на стабильном уровне чуть более 10% располагаемого дохода. Просроченная задолженность по потребительским кредитам долго оставалась низкой и составляла лишь 1,4% в третьем квартале 2002 года, хотя по карточным займам уровень просрочки был на порядок выше (на ту же дату — более 11%).
Риски крупных потерь банковского сектора казались незначительными. К тому же карточные компании были неплохо капитализированы и показывали отличную прибыль (рентабельность капитала в 2001 году превышала 50%). И немудрено: если средний уровень процентной ставки по беззалоговым потребительским кредитам в период бума составлял 6–7% годовых в вонах, корейской национальной валюте, то по кредитным картам колебался вокруг 20% (при потребительской инфляции около 4%).
Специфический фактор, микшировавший истинное качество необеспеченной потребительской задолженности в Корее, — широко распространившаяся практика списаний и послаблений обязательств должников по просроченным долгам, что позволяло кредиторам поддерживать темпы выдачи новых ссуд и вводило в заблуждение инвесторов на рынке облигаций карточных компаний. Вплоть до февраля 2003 года коридор премии в доходности этих бумаг по отношению к госбумагам аналогичной срочности был чрезвычайно узким (не более 50 базисных пунктов). Таким образом, рыночная система «раннего предупреждения» о приближении кризиса оказалась парализована, CCC продолжали активно привлекать внешнее финансирование, перепродавая затем деньги вошедшим во вкус жизни в долг корейцам.
Первые тревожные звоночки прозвучали в 2002 году — росло число людей, имевших несколько кредитных карт: они обслуживали долг по одним из них за счет снятия средств с других, перебрасывая деньги с карты на карту. Кредитные бюро начали отслеживать должников, владевших картами нескольких карточных компаний.
В конце 2002 года власти приняли ряд мер, направленных на ужесточение пруденциального надзора за потребительским кредитованием, включая проверку систем риск-менеджмента банков по оценке потребительских кредитов и заемщиков. Были также увеличены обязательные нормативы отчислений в резервы по розничным кредитам. В ответ на закручивание гаек CCC начали урезать кредитные линии и избавляться от плохих долгов.