Такая роль понятия в реальности групп и общественных процессов имеет парадоксальное основание. Работая с понятием среднего класса, я обнаружил, что нет сущностной грани, которая отделяла бы то, что можно назвать реальностью группы, от того, что принято считать ее иллюзией или фантомом. Политическая работа, выстроенная вокруг ключевых универсалий от «демократии» и «прогресса» до «личности», превращает ряд иллюзий в регулятивы коллективной жизни, и они меняют реальность. Именно это происходит в американском обществе, где маргинальная поначалу политическая фикция на протяжении двадцатого века превращается в тот стандарт, по которому десятки тысяч семей выстраивают свою жизнь. Хорошо известна теорема Томаса—Мертона о самосбывающихся пророчествах. Однако ее действие обычно ограничивается индивидуальным поведением и используется при объяснении отдельных случаев массовых паник, поворотов биографии и тому подобного. Историческая социология понятий открывает совершенно новое, системное измерение.
Если понятие производит реальность в ходе политической работы, неизбежен вопрос о характере последней. В России до сих пор кипят споры о критериях и самом существовании среднего класса. Существует он «реально» или нет? В книге я подробно анализирую попытки его материализации. В 1990-е эту иллюзию будущего разделяет узкая группа публицистов и политологов, с конца 1990-х эстафету принимают социологи. Однако решающую роль в том, что «средний класс» из сугубо интеллектуальной фикции превращается в регулятив социальной жизни, играют публикации СМИ с 1998 года. И одна из ведущих скрипок принадлежит вашему журналу, с маркетологическим проектом о среднем классе. Масштаб реализации иллюзии не сопоставим с американской, о чем говорит и упомянутое мною исследование митингов. Но в итоге работы с аудиторией часть ваших читателей принимает самоопределение «средний класс», в первую очередь потребительские ориентации, как регулятив собственной жизни.
— Понятие «средний класс» применительно к России родилось у наших социологов естественным образом, потому что нужно было определиться с той социальной структурой, которая возникала на развалинах советского общества, или это было приспособление к теории, которая стала побеждать, которая шла с Запада? Попросту говоря, на ваш взгляд, это был научный или идеологический подход?
— К 1991–1993 годам относится первая волна академических публикаций о будущем среднем классе в России, где ему традиционно приписывается образование, экономическое благополучие и центристские демократические ценности. А также одно фундаментальное свойство, совершенно маргинальное в современных европейских или американских публикациях: функция социального стабилизатора. То есть грядущий средний класс призван удерживать общество от столкновений и распада. Подобная адаптация заемного понятия продиктована специфическими обстоятельствами: страхом перед гражданской войной и просоветским путчем. В этом смысле саму иллюзию желательного будущего, которая находит выражение в среднем классе, вызывают к жизни политические мотивы.
Позже средний класс снова востребован в контексте «стабильности». Причем поначалу стабильность понимается в смысле предсказуемости российских рынков и международного политического партнерства с Россией. С конца 1990-х тему среднего класса в академический сектор привносят фонды Сороса, Макартуров, Эберта и ряд других. Собственно, первые эмпирические исследования российского среднего класса датируются концом 1990-х.
Интерес к возможностям среднего класса в России прослеживается в установочном Соглашении о партнерстве и сотрудничестве между Европой и Россией, которое ратифицировано в 1997 году. Одна из заявленных в нем приоритетных задач — развитие среднего класса как «прочной основы для демократии». В своей книге я прослеживаю происхождение связки между средним классом и демократией из теорий политической модернизации 1960-х, а также из более ранних источников. Вся эта история показывает, что в понятии среднего класса научное неотделимо от политического. В 1990-е оно становится удачной точкой схождения политических интересов российского правительства реформ и материализующегося Европейского Союза.