Если бы предлагаемый сейчас порядок был новым, можно было бы спорить о том, как он скажется на положении дел. Но бизнес ещё не успел забыть недавнего прошлого. Это была всепогодная машина для рэкета, рейдерства, шантажа — не было лучшего инструмента для желающих «покошмарить бизнес». Ведь что значит возбудить уголовное дело? Это значит получить право на следственные действия. То есть недобросовестный оперативник — нанятый ли кем-то, по собственной ли инициативе — на основании некой информации о случившемся или только задуманном уклонении от налогов (делиться подробностями он не обязан) открывает дело и начинает по нему работать. Он приходит в компанию, проводит обыск, изымает документы, сажает под стражу руководителя — да что угодно. Защищаться атакованной компании было (и снова будет) чрезвычайно трудно, и, хотя дело редко доходило до суда, цели такого наезда — будь то получение отступных, или разорение бизнеса, или смена его владельца — как правило, быстро достигались. Большей частью они достигались даже до возбуждения дела: угроза страшнее исполнения. Представитель неназванного силового ведомства говорит журналисту: «“Кошмарить бизнес” не получится: суду надо ещё доказать, что есть веские основания для подозрений. За обоснованностью обвинений следят три инстанции — МВД, СКР и прокуратура». Это звучало бы очень успокаивающе, кабы удалось забыть, что и два года назад все те же структуры так же следили за обоснованностью обвинений, а наезды под прикрытием дел о налоговых преступлениях шли потоком.
Смысл нынешней новации, согласно пояснительной записке, в том, чтобы повысить «эффективность раскрытия налоговых преступлений» (в последние два года недопустимо низкую — из-за либеральной новации 2011 года) путём «реализации возможностей правоохранительных органов и использования поискового потенциала оперативно-розыскной деятельности для документирования налоговых преступлений и установления умысла на их совершение». На мой взгляд, звучит не очень убедительно. Одно дело раскрываемость или, там, «эффективность раскрытия» убийств. Сколько их — (примерно) известно. Смотрим, сколько раскрыто, и сравниваем. Совсем другое дело с налоговыми преступлениями. Сколько их, никто на свете не знает: грубо говоря, трупов-то нет. Если налоговое преступление — это то, на что с цифрами в руках указали мытари, то и выходит новация 2011 года, которая, как выяснилось, власть не устраивает и будет отменена. Но тогда в зависимости от рвения людей, налоговые преступления ищущих, их может быть — и, боюсь, будет — сколь угодно много: мало у кого на всём глобусе ни разу в жизни не мелькнул в глубине души умысел заплатить казне поменьше. Станет ли обилие дел отражением выросшей эффективности раскрытия и принесёт ли пользу казне — вопросы сильно гадательные.
Глупо было бы говорить, что сейчас дела в этой сфере обстоят прекрасно. Да, с 2011 года, вполне возможно, возросла латентность налоговых нарушений и, очень вероятно, выросла коррупция в налоговых органах. Но, не мне одному кажется, это повод для усовершенствования действующего порядка, а не для возврата к порядку прежнему. И ведь обычно власть это понимает. Один только пример. Таможенный союз, как оказалось, создал прекрасные условия для вывода капитала по серым схемам. В 2012 году, по данным Банка России, чуть не половину оттока капитала обеспечил фиктивный импорт из стран ТС (подробнее см.: «Торговля пустотой», «Эксперт» № 37). Ущерб для казны наблюдается явно больший, чем от частичной декриминализации налоговых нарушений, и остановить его пока не удаётся, но никто не собирается же отказываться от Таможенного союза или даже пересматривать его основания. Люди обсуждают конкретные меры по закрытию конкретных дыр в правовом обеспечении ТС — и правильно делают. По налоговым же делам — никакой тонкой доводки. Вертайтесь, граждане, в исходное положение.