Кроме того, производство новых локомотивов потребовало широкой кооперации. Мы на своей площадке делаем около половины узлов и функциональных модулей, остальные комплектующие получаем от других предприятий. Электровозы 2ЭС6 и 2ЭС10 инновационные, многие наши предприятия-партнеры, участвующие в поставках комплектующих, были вынуждены перестраивать и модернизировать свое производство.
В настоящее время «Уральские локомотивы» уже вышли на проектную мощность — 120 локомотивов в год. К концу 2013 года мы выйдем на уровень 145 локомотивов. Согласно перспективной стратегии предприятие поэтапно может выйти на производительность 200 двухсекционных локомотивов в год.
Урок спецслужбам
Максим Соколов
Максим Соколов
Бирюлевское убийство, а затем много более громкое душегубство в волгоградском автобусе породили внезапное перемирие между официозом и либеральными общечеловеками. Не объявляя о том, что Океания всегда была союзником Востоказии, и те и другие стали вести себя как совоюющие стороны, дружно обрушившись на русских националистов, погромщиков, наследников Гитлера etc., причем погромная идеология понималась весьма широко.
И в официозных СМИ, и в совершенно не официозных пошло усиленное повторение: «Преступность не имеет национальности», и даже весьма робкие возражения против этого символа веры влекли за собой однозначную квалификацию: «Погромщик!» По крайней мере, субъект, сильно подозрительный в данном отношении. Говорящие, что Россия, в отличие от Запада, чужда политкорректности, были посрамлены.
Причем, как в случае хоть западной, хоть новейшей российской политкорректности, суть вопроса людей мало занимала. Главное — отвечать по уставу и не вдаваться в подробности. Потому что стоит начать задавать уточняющие вопросы, так сразу все делается значительно менее политкорректным. Социологи знают феномен, когда на вопрос «Ходите ли вы в театр по крайней мере раз в месяц?» человек бодро отвечает: «Да!», на предложение же назвать наиболее запомнившиеся ему за последний год спектакли отвечает: «Э-э-э». Но такая картина наблюдается не только с театром. Человек может бодро рапортовать, что преступность не имеет национальности (естественно, и религиозной принадлежности), но при вопросе, как он отреагирует на сидящую по соседству в автобусе фигуру в черном хиджабе, с вариантами: а) покинет автобус; б) потребует, чтобы фигура его покинула; в) останется сидеть рядом как ни в чем не бывало, ответ уже не будет таким однозначно бодрым. Если же настырный совопросник пойдет дальше и предложит представить, что человек в этой гипотетической ситуации находится не один (возможно, сам он храбрец, не кланяющийся пулям и осколкам), но с женой и детьми, ответ — при минимальной честности респондента — будет и вовсе не бодрым. А равно и не политкорректным.
Тем более что опрос de facto давно уже проведен. Люди, профессионально отвечающие за безопасность: полицейские, сотрудники спецслужб, сотрудники безопасности на транспорте (например, в аэропортах), пограничники, таможенники, прекрасно знают, что преступность очень даже имеет и национальную, и религиозную принадлежность. И внимательно смотрят на проверяемого — кто он и откуда. Причем не только отечественные полицейские etc. — положим, наши заражены дикими предрассудками, — но всякие, в том числе из самых цивилизованных стран. Потому что с них спрашивают в первую очередь за случившиеся прискорбные инциденты, недопущение которых есть первейшая задача, и только потом — за недостаточную политкорректность.
Довольно было бы и этого различия между ситуацией, когда благопотребное многоглаголание никого ни к чему не обязывает, и ситуацией, когда от правильного или неправильного взгляда на то, есть ли у преступности национальность, может зависеть жизнь многих людей. Но и без такого критического эксперимента есть сильные сомнения в истинности исходного тезиса. Будь он истинен, неясно, зачем было бы предписывать сокрытие этнической принадлежности правонарушителя в сообщениях для публики. «Группа молодежи», притом что из контекста очевидно, что молодых людей зовут не Жаками и Франсуа, а несколько по-другому. Равно как и вообще сокрытие правоохранительной статистики — кто что нарушил, кто что за это получил и какого происхождения были нарушившие и получившие. Если бы преступность не имела национальности, так что же было бы скрывать?