— Да. Вице-президент по операциям каждый день на связи со всеми управляющими, со всеми клубами. Помощь в решении текущих вопросов и глобальных проблем — это в компетенции топ-менеджмента, который ежедневно коммуницирует с сотрудниками на местах и руководит их действиями.
— А после того, как запуск клуба произошел, что он контролирует? Разве для этого нет каких-то индикаторов?
— Продажи, выполнение плана, акции, строительство или отделочные работы, которые ведутся практически все время, инвестиции в поддержание и многое другое.
— Сколько же вы платите операционному директору?
— Мы ее переманивали в Ward Howell — задорого покупали и соответственно платим.
В депрессию «белые воротнички» после работы идут подраться в клуб. Программа Fighter PRO во всем мире растет огромными темпами
Фото: Oberto e. Rosales/albuquerque journal/тасс
— Вы упомянули инвесторов, оценивающих ваш бизнес. Это значит, что вы продаете долю, собираетесь с кем-то интегрироваться?
— Это тоже динамичный процесс. Он начался в 2005-м или 2006 году, когда к нашим конкурентам пришли инвесторы. Это были Alfa Capital Partners и кто-то из Америки, по-моему, Марк Мастров из 24 Hour Fitness, но могу ошибаться. И тут же у нас появились инвестбанкиры. Увидели, что есть такая индустрия, пришли к нам, и с тех пор мы практически постоянно находимся в процессе обсуждений, переговоров. Кто-то все время хочет нас купить: продайте нам долю 40–50 процентов… Потому что, начиная с 2006 года, у нас рост 30–35 процентов в год. Это значит, что инвестор может спокойно обеспечивать себе выход на уровень, превышающий ожидания. Но мы от таких предложений всегда отказывались, потому что росли намного быстрее и понимали, что если подождать год-два, то мы будем вдвое дороже. Потребности в финансировании особенно большой у нас никогда не было, и мы обходились заемными ресурсами.
— Естественно, при таких темпах роста и доходности…
— Кстати, как показал опыт, ни у кого в фитнес-сфере не было позитивного опыта вхождения инвестфонда в их капитал. Всем было очень некомфортно, их останавливали в развитии, ограничивали инициативу. Но есть другая тема — консолидация рынка. Рынок чудовищно неконсолидирован. Может быть, фитнес-отрасль — это вообще самый низкий уровень консолидации во всей экономике. В ритейле некоторые держат по 10–15 процентов рынка, в производстве — вплоть до монополии. А у нас, в России, из четырех-пяти миллионов потенциальных потребителей что такое наши девяносто тысяч? Практически ничего. Поэтому, безусловно, назревает следующий этап развития индустрии фитнеса — слияния. Уже прощупывания идут, переговоры ведутся. Так что, думаю, следующая пятилетка будет периодом как органического роста, так и слияний-поглощений более успешными игроками менее успешных.
— А что же вы так мало населения охватываете?
— Это то, что можно охватить, развиваясь естественным путем. Вот у нас, например, 27 собственных клубов, в следующем году будет 30, у World Class — 32, у «Планеты Фитнес» — 25 или около того. Каждый клуб может принять четыре — четыре с половиной тысячи человек. Если же мы «набьем» пять тысяч, опустив цену, это будет выгоднее, но клиентам перестанет быть комфортно в клубе. Сказываются и ограничения по возможности строить и открывать клубы: физически нельзя двадцать клубов построить за год, даже если привлечь капитал. Трудно управлять двадцатью стройками одновременно.
— Тогда почему при такой рентабельности в бизнес не приходят новые игроки?
— Наверное, дорогой входной билет. Независимые инвесторы могут себе позволить потратить один миллион, а строить сеть для них дорого. Что касается инвестфондов, то их больше привлекают уже сформированные сети.
«Мы пришли к выводу, что у компании может быть максимум один годовой долг»
Фото: Stefan Eisend/Dpa/Тасс
— У вас был какой-то инвестиционный партнер?
— Нет, мы росли органически. Не распределяли прибыль много лет и частично брали займы. И сейчас мы большую часть средств вкладываем в развитие. Зато у нас нет перегруженности долгами. Мы много обсуждали этот вопрос во время подготовки к одной сделке слияния-поглощения. Была возможность поглотить крупную сеть, и инвестбанкиры очень хотели поучаствовать, поэтому грузили нас долгами. Сеть крупная, нужно было много денег. Банкиры говорили: «Берите, три EBITDA мы вам даем в долг». Но эти три EBITDA — их же обслуживать надо. И мы с моим потенциальным партнером — серьезным предпринимателем, который до этого построил несколько заводов стройматериалов, имел свободные средства и хотел войти в долю, — пришли к выводу, что у компании может быть максимум один годовой долг. Тогда предприниматель чувствует себя уверенно, может развиваться, изымать прибыль, зная, что не обанкротится и не будет работать только на банки. И мы с ним отказались от этих «выгодных» предложений.