— Мне кажется, невозможно механически найти смысл чего бы то ни было. Даже прочитав очень умную книгу, человек не поймет смысл своей жизни, до тех пор пока не родит его своей жизнью. Точно так же и народ. Можно до бесконечности говорить с ностальгией о Святой Руси, о великой православной империи, но, если смотреть с точки зрения вечности, все это будет очень коряво. Для каждого времени, для каждого момента жизни есть свои уникальные условия, которые даются Богом. И все кризисы, все вызовы призваны вывести понимание человеком и обществом своего места в жизни на какой-то новый уровень. Поэтому стремление влюбленным взором обратиться к прошлому — это всегда регресс, движение к тому, что уже отработано и возвращаться к чему будет безумием, каким бы привлекательным оно ни было.
Мы сейчас стоим перед новой реальностью, новой комбинацией смыслов, в которой каждый должен понять свое место — и Русская православная церковь, и государство, и разные общественные институты. Каким будет взаимодействие всех этих структур, какое место для себя они изберут, пока мы не можем ответить, потому что находимся в самом начале этого процесса, где есть не только движение со стороны человека, но и еще какое-то очевидное Божественное действие. И мы никогда не можем предположить, каким будет следующий ход Господа Бога. Он может оказаться совершенно необычным, даже жестким, болезненным, но направленным на то, чтобы помочь нам выйти из кризисной ситуации с наибольшим результатом и с наименьшими потерями.
— Но для этого, по- видимому, требуется все- таки и какое- то движение снизу?
— Без всякого сомнения. И для меня очень важным показателем того, что это движение в последние годы растет, является тематика богословских дискуссий. Это уже не какие-то формальные вопросы, касающиеся обрядовой стороны жизни или личных духовных запросов, а то, что бьет в самую сердцевину христианства: место евхаристии в жизни Церкви, прихода, общины и конкретного человека и проблема духовного авангарда Церкви — монастырей и монашества.
Это очень яркий показатель того, что церковное и околоцерковное сознание сегодня выросло до способности к определенной богословской и философской рефлексии, от результатов которой будет зависеть все остальное. Когда человек приходит в Церковь, чтобы удовлетворить свой индивидуальный духовный запрос, и до всего остального ему нет никакого дела — это одна ситуация. И совершенно другая, когда он понимает, что своим приходом он делает церковь Церковью.
Из этого происходят совершенно иные последствия. Можно до бесконечности говорить о значении социальной и миссионерской работы, об открытости Церкви для диалога, для внешних контактов и так далее, но все это будет скорее видимость, чем что-то живое и действенное, пока не произойдет это изменение отношения конкретного человека к своему месту в Церкви. А это процесс абсолютно неформализуемый. Им невозможно управлять при помощи административных рычагов. Это то, что дозревает в народе само по себе. И какие формы оно в конце концов примет и когда это произойдет, знает один Господь Бог.
Но само направление, сам вектор говорит о том, что мы подходим к какому-то очень важному рубежу в жизни нашего отечества, связанному прежде всего не с экономическими и политическими вопросами, а с самоидентификацией.
Кто мы? Почему мы имеем право быть теми, кем хотим быть? Что нас связывает? К чему мы хотим стремиться? Пока мы не найдем и внутри себя четко не проговорим ответы на эти вопросы, мы будем шарахаться из стороны в сторону и тратить огромное количество ресурсов — материальных, духовных и душевных, — не получая никакого полезного результата.
Это сейчас самое главное, самое важное: кто мы? что мы? какое место занимаем в промысле Божием в отношении всего мира? Конечно, у каждого народа есть свое место, определенное призвание. И если мы еще можем предположить, каково оно у других народов, то в отношении самих себя это понять всегда гораздо сложнее.