Заговоры и заговоры
«Про централизованное влияние финансовых рынков на цены на нефть все любят поговорить, но никто не может ничего конкретного найти. Финансовая настройка рынка нефти нереальна и опасна политически. Один раз подкрутили так — одни недовольны, в другой раз подкрутили так — другие недовольны. В итоге все передерутся. Когда в колебании цен виноват некий рынок, на который невозможно подать в суд, — это одно, когда этим занимается какой-то конкретный орган — совсем другое, — объясняет Леонид Григорьев. — Надо понимать, что, скажем, популярное в 2008–2009 годах объяснение резких колебаний цен влиянием трейдеров устроило всех: страны-экспортеры, импортеров, нефтяные компании. Все были довольны, потому что нашли виноватого, которому это абсолютно не повредило. Финансовые трейдеры легко перенесли все обвинения в том, что они торгуют нефтью, сказали: “Да, торгуем и будем торговать дальше, отвалите от нас”».
Как бы то ни было, полностью изолировать рынок нефти от влияния политических процессов невозможно. В связи с этим интересно, как дальше поведет себя ОПЕК? Не приведет ли различие позиций к реальному расколу в картеле? Ведь для Венесуэлы, для находящегося там в последние годы у власти политического режима и отстаиваемой им социально-экономической модели столь низкие цены на нефть сродни приговору. По некоторым оценкам, для балансировки госфинансов Венесуэле необходимы 140 долларов за баррель — неудивительно, что именно эта страна стала застрельщиком борьбы за сокращение квот.
Однако, несмотря на драматичное положение целого ряда добывающих стран (речь прежде всего о Латинской Америке и Африке), ожидать раскола ОПЕК не стоит. Дело в том, что у картеля имеется обширный негативный опыт ценовых войн и взаимной конкуренции, и потому он вряд ли повторит эту ошибку. «В основном все вспоминают лишь идиотские заговоры. Например, заговор 1986 года, когда саудовцы воевали с Венесуэлой. Они тогда сбили цену с 50 до 15 долларов и сидели в долгах длительное время. Потом они встали на грабли во второй раз — в 1998-м, когда допустили хаотическую конкуренцию и еще раз сбили цену — до восьми долларов за баррель, — говорит Леонид Григорьев. — Вопрос в том, наступит ли ОПЕК в третий раз на грабли. Мой ответ: естественно нет. Они, конечно же, нарушают дисциплину, качают лишнюю нефть, но вопрос в масштабах бедствия. Скажем, в 2009 году, когда было тяжело, среди членов ОПЕК была самая высокая дисциплина в ее истории. Поэтому, когда мы говорим об ОПЕК, надо понимать, что главное в этой организации — это то, что она включается тогда, когда действительно жизнь берет за горло».
Поэтому с точки зрения прогноза дальнейшей динамики цен можно предположить, что спешить с ограничением добычи ОПЕК не будет, но если расчеты на холодную зиму или на оживление роста вдруг не оправдаются и цены продолжат падение, то ОПЕК наверняка примет меры. Причем все аналитики сходятся во мнении, что сокращения добычи на 1,5–2 млн баррелей в сутки будет вполне достаточно для стабилизации рынка.
Таблица:
Таблица 1. Из крупных крупнейших мировых экономик лишь США смогут избавиться от зависимости от импорта нефти
Таблица:
Таблица 2. ОПЕК увеличит свое влияние на мировой рынок нефти
О местах, удобных для Фермопил Александр Привалов
section class="tags"
Теги
Разное
/section
Случилось мне в прошлой колонке, говоря о преподавании литературы в школе, сделать несколько беглых замечаний о конкретных авторах и книгах — просто для примера (см. «О барской любви»). И я тут же получил недлинную очередь звонков и писем — в том числе от двух людей, с которыми уже много лет не пересекался, — с суждениями о том, в самом ли деле у Островского есть пьесы сильнее «Грозы» и нужно ли кому-нибудь в наши дни читать роман «Что делать?». Речь ни разу не зашла о «выводах и предложениях» колонки; мои знакомые звонили не за тем. Они оспаривали фразы, задевшие их лично , суждения о близких им именах — от иных такого неравнодушия к той же «Грозе» и ожидать было трудно. Этот небольшой натурный эксперимент наводит на мысль, что людей, для которых русская классика — живая часть души, русские писатели — близкая родня, не так уж мало. Нас гораздо больше, чем может показаться со стороны, — и непонятно, почему наш голос так слабо слышен. Почему русскую литературу и русский язык постигает одно поражение за другим — большей частью через систему образования, — но их практически никто не защищает.