Вот поэтому-то сейчас я пишу свои заключения медленно, трудно, словно на аптекарских весах взвешивая каждое слово. Иначе я уже не умею. Пусть я пока вроде не ошибался, но я живой человек — значит, могу ошибиться. Вот только права у меня на это нет.
Фабула дела по этой экспертизе изложена в постановлении о ее назначении. Она короткая:
«5 февраля с. г. гр. РУСАНОВ Н. А. совершил наезд на мотоцикле на гр-на Н., причинив ему тяжкие телесные повреждения. Документов на право вождения и на якобы ему принадлежащий мотоцикл РУСАНОВ не имеет. Предполагается, что данный мотоцикл похищен РУСАНОВЫМ в сентябре 1972 г. у гр-на Д.».
Я отрываюсь от машинки и смотрю за окно. Стекло покрылось каким-то тусклым налетом, как это обычно и бывает в химической кухне с неважной вытяжкой. Химия, моя ты химия…
А на улице чудесный день, наконец приходит весна, крыши под прямыми лучами солнца начинают поблескивать и куриться еле заметным парком… Снова теплеет, к вечеру, наверное, опять развезет… Хорошо…
Город как отлично смазанный механизм на полном ходу, бегут машины, спешат люди, солнце заставляет улыбаться самых мрачных прохожих, и вообще все прекрасно. И нет, кажется, в этом любимом и солнечном мире ничего, что могло бы поколебать его ласковое спокойствие…
Звонит телефон, и дежурный по городу бесцветным голосом говорит (конечно же, сверившись по графику):
— Эксперт Колчин? На выезд!
2
У фырчащего желтого «УАЗа» с синей полосой по бортам уже ждет меня Никодимов из отдела краж. Крепко сбитый бодрячок лет тридцати с младенческими пятнами румянца на щеках, вздернутым носиком и выцветшими под белыми ресницами глазами, он являет собой полную противоположность тому образу инспектора угрозыска, который сложился у меня еще с детского увлечения детективами. Однако внешность Никодимова, как это нередко бывает, обманчива, и под взглядом этих маленьких, бесцветных, добрых вроде глаз жулику часто бывает не по себе.
— Привет, — говорит Никодимов и взбирается на переднее сиденье рядом с шофером.
Сутулый проводник в тяжелом драповом пальто открывает заднюю дверь и впускает в широкую клетку такого же сутулого, как и хозяин, пса с рыжими подпалинами на боках. Пес шумно вздыхает, устраиваясь поудобней. Я забрасываю свой чемодан в теплое нутро машины и сажусь возле проводника. Машина трогается…
— Будь другом, Паша, — оборачивается с переднего сиденья Никодимов, — зайди, когда вернемся, к трасологам. Не признает Гринчук эту кражу, и все тут. Вторую неделю с ним бьюсь.
— Это по автохозяйствам, что ли?
— Ну да. Его это дело, и почерк его, а он знай себе смеется: две кражи мои, это верно, говорит, но третья — извините, говорит…
— А ты не извиняешь?
— А я не извиняю. Вся эта группа краж его, все три. Я почему сам не смогу к трасологам зайти — опять заниматься буду с этим Гринчуком. Целый день, между выездами…
— Выездами? — переспрашиваю я. — Их что, много будет? Вот уж не замечал за тобой, Витя, таланта ясновидящего…
— Шути, шути, — морщится Никодимов. — Зайдешь?
— Ладно, — говорю я. — Сейчас-то куда едем?
— На Железнодорожную. Фотоателье. Кража со взломом.
— Много взяли?
— Не знаю, вроде не очень. Относительно, конечно…
…Наш «УАЗик» катит по набережной. Посреди реки пузатый ледокольный буксир тянет нефтеналивную баржу. По ходу каравана лениво отплывают к берегам редкие льдины. Солнце светит вовсю, и льдины нет-нет да и ударят в глаза острым разноцветным лучом.
В машине молчание. Оживленная болтовня, да и то не всегда — это для вечерних и ночных часов, когда даст себя знать усталость и нужно прогонять сон. А сейчас каждый молча думает о своем: Никодимов репетирует свою следующую встречу с нахальным Гринчуком; я как наяву вижу пачку ожидающих меня постановлений о назначении экспертизы; шофер, наверное, думает о том, что на автобазу привезли новые покрышки и что невредно бы с этим наболевшим вопросом подкатиться к кому следует… Притихшая собака же, вероятно, видит свой особый, непонятный для людей сон. Единственный человек, о котором я ничего не могу сказать, — это проводник. Он сидит, закованный в свинцовую трубу своего драпового пальто, и недовольно сопит. Чем он недоволен, сказать трудно, но проводник недоволен почти всегда. Непостижимое состояние.
Обожди, друг-товарищ, ты еще не знаешь, какое будущее твоей профессии готовят твои приятели с шестого этажа, разумеется, в содружестве с самой передовой наукой! Как общей, так и, понятно, специальной.