Джозефину, как и сестер, встревожило настроение инспектора, с которым она дружила почти двадцать лет. Джозефина знала его как умного, красивого, веселого и сердечного человека и к тому же занимательного собеседника, в чьем присутствии люди любых профессий и сословий чувствовали себя легко и непринужденно. В то же время Арчи был внимательным и пытливым наблюдателем, умеющим распознавать зреющие в людских умах низменные мотивы, а также ту боль, которая так часто кроется в отношениях между людьми и в которой они так редко решаются признаться.
Пенроуз отмахнулся от предложений поесть, но с благодарностью согласился на чашку кофе, сказав при этом;
— Мне надо поговорить с Джозефиной. — И добавил, покосившись на сестер: — Наедине, если вы не против.
— О, не обращай на нас внимания: мы здесь всего лишь жильцы, — недовольно пробормотала Ронни, на что Леттис с силой ткнула ее в плечо, потом попросила Джорджа собрать купленные туфли и обернулась к инспектору:
— Все в порядке, Арчи, нам все равно пора уходить. Лидии к полудню нужно кое-что подправить в наряде, поскольку Анна Богемская набирает вес. У некоторых, когда доходит до еды, никакой самодисциплины.
Тут появилась миссис Снайп и, не обращая никакого внимания на протесты Пенроуза, поставила перед ним полную тарелку идеально поджаренных почек и что-то напоминающее филе лосося. Пока сестры Мотли крутились вокруг, подбирая пальто, шарфы и всякую всячину, необходимую для работы, Джозефина повернулась к Арчи и, вопросительно посмотрев на него, тихо спросила:
— Что случилось?
— Потерпи чуть-чуть, — сказал он, выжидая, когда сестры уйдут.
Джозефина снова принялась просматривать почту, но взгляд ее то и дело устремлялся к Арчи. Она видела, как он, погруженный в свои мысли, машинально поглаживает ручку кофейной чашки, и этот жест на мгновение перенес ее в лето 1919 года, когда они впервые познакомились. В тот день выражение его лица тоже было сосредоточенно-грустным, точь-в-точь как сейчас. К тому времени Джека Макензи, ее любимого человека и одновременно ближайшего друга Арчи, уже три года как не было в живых, и Пенроуз наконец-то приехал в Шотландию, чтобы навестить ее. Джозефина до сих пор помнила, с какой болью Арчи рассказывал ей, как посреди этой бессмысленной бойни — в борьбе за какие-то жалкие несколько футов грязи — Джек Макензи, рядовой Второго полка, отозвался на отчаянный зов человека. Некий офицер, почти двое суток пролежавший неподвижно возле немецких окопов — помогать которому, по мнению британцев, было уже бесполезно, — вдруг вопреки всем законам природы пришел в себя и криком взмолился о помощи. Следуя приобретенному во время учебы инстинкту — учебы не военной, а медицинской, — Джек вылез из окопа и направился к раненому бойцу. Вооруженный только носовым платком, которым он размахивал в ту сторону, где окопались враги, Джек, целый и невредимый, добрался до несчастного офицера, перевязал ему раны, напоил водой и заверил, что под прикрытием темноты за ним придут с носилками и заберут его к своим. Выполнив свою миссию, Джек двинулся назад, но не успел пройти и дюжины шагов, как в спину ему выстрелил немецкий снайпер.
Арчи сказал, что умер он мгновенно, но ведь так всегда говорят близким; откуда ей знать, правда ли это. Может быть, именно потому Арчи три года избегал с ней встречи, что не хотел говорить всей правды, — и в конечном счете так ее и не сказал. Сегодня, вспоминая о том времени и своих отношениях с Джеком, она с трудом верила, что когда-то была способна на такую любовь.
Пенроуз после гибели Джека и множества сходных трагедий на войне решил, что больше не вернется к выбранной им когда-то профессии — какой из тебя врач, если ты не веришь в то, что можешь предотвратить очередную нелепую смерть? Но, как и прежде, ранила сердце Арчи ее неразборчивость — именно поэтому он и выбрал свою новую профессию. И сейчас его неспособность справиться с присущей миру жестокостью не давала инспектору думать ни о чем другом.
— Мы будем в театре весь день, — объявила Леттис, рассеянно доедая последний гренок, — а обед в ресторане заказан на полседьмого, так что не опаздывайте.
— И может быть, к тому времени у вас поднимется настроение, — напоследок пробурчала Ронни; тут же входная дверь с шумом захлопнулась, и все стихло.
Джозефина с облегчением вздохнула, когда сестры наконец ушли и дали им возможность спокойно поговорить.
— Я очень их люблю, но иногда хочется побыть в тишине. Ты ведь пришел не для того, чтобы просто повидаться со мной?
— Это было бы намного приятнее, но приход мой, к сожалению, связан с тем, что вчера произошло на Кингс-Кросс. Ты уже читала утреннюю газету?