– А тебе-то что? Кто ты такой?
Электронный адрес Гордина не содержал никаких признаков, по которым можно было бы его идентифицировать. Глеб подумал и написал свое имя. И уже через секунду зазвонил смартфон, на дисплее которого высветилось «Корбус». Похоже, девчонка тоже сохранила его номер в контактах. Схватив трубку дрожавшими от волнения пальцами и едва не уронив ее, Глеб выдохнул:
– Да?
– Это ты, ублюдок! Ну что, доволен? Полегчало? – в раздраженном голосе не было и намека на слезы. В нем клокотала ярость. Как Глеб мог вообразить слащавую картинку утешения плачущей бедняжки? Реальная, непридуманная Саша Корбус была похожа на бедную девочку, как амазонка – на овцу-домохозяйку из рекламы стирального порошка.
– Сколько тебе пришлось копаться в чужом дерьме, чтобы найти информацию? – жалил голос.
– Я сожалею.
– Сожалеешь? Черта с два! Ни за что не поверю, что ты о чем-то сожалеешь, ублюдок! Да ты просто кайф ловишь от своей власти!
– Я, между прочим, доброе дело сделал. Предупредил тебя. Раскрыл глаза на этого твоего… паршивца.
– А-а-а, так все исключительно ради моего блага! И теперь я должна быть тебе благодарна? За то, что ты испортил мне жизнь.
– Я испортил?! Вывихнутая женская логика! Твой любовник тебя обманывает, а виноват в этом я? Ты еще пожалей бедняжку. Идиотка!
– Надо будет, пожалею. Не твое дело!
Гордин не хотел, чтобы разговор между ними снова превратился в разборку. Но с первых же слов его, как и в прошлый раз, понесло. Гейзером плеснула горячая армянская кровь – словно девчонка знала на нее какой-то особый заговор. Глеб уже не мог контролировать себя: слова срывались с губ до того, как он успевал подумать.
– Точно, не мое. Это твои проблемы! Купилась на смазливую мордашку…
– А ты чувствуешь себя отомщенным? Граф Монте-Кристо хренов! Ты в экстазе от того, что мне плохо.
– Тебе плохо? Из-за этого гребанного жиголо?
– Нет, мне прекрасно! Просто лучше не бывает! И какое право ты имеешь осуждать его? Ты – сам такой же ублюдок.
– Это какой «такой же»? – возмутился Глеб. – Я никому не изменял.
– Да, ты только попользовался чужой изменой. И не говори мне, что тебя силой заставили. Все вы, мужики, одинаковы.
– Эта фраза так же тупа, как и «все бабы дуры». Я считал тебя умнее. Думал, что ты уже давно все поняла про своего Максика.
– Что поняла?
– Все… Ты же сама хотела сбыть его… Отдать в добрые руки.
Еще не договорив, Глеб понял, что проговорился. Это было плохо. Хуже того – ужасно! Корбус помолчала, осознавая сказанное, и вдруг сорвалась на высокий, с визгливыми нотами, крик:
– Что?! А ты откуда знаешь, что я хотела?! Кто тебе сказал?!
Значит, в СМС-диалоге с Гершвин речь шла именно о Максике. Значит, Корбус уже готова с ним расстаться…
– Ублюдок, ты читаешь мою переписку! – догадалась Саша.
– Прости, – с губ само собой слетело детское извинение, и Глеб едва не прибавил вторую часть заученной формулы: «я больше так не буду».
– Прости? Просто «прости» и все?! Как ты мог, придурок?! Как ты посмел влезть в мою частную жизнь?!
– Так же, как и ты в мою.
– Черта с два! Совсем не так! Ты был для меня случайным объектом в толпе. Я не следила за тобой. А ты, урод, копал именно под меня.
– Но ты причинила мне вред.
– Какой? – в голосе Саши внезапно прозвучал испуг. – Что, муж твоей дамы все про вас узнал? Он ее избил?
– Нет, ничего он не узнал, – вынужден был признаться Глеб.
– Тогда какого черта ты гонишь о каком-то вреде? – снова взвилась Корбус. – Выставка закрылась, все кончилось. Но только не для тебя, злопамятный ублюдок! Ведь так? Ты будешь мстить мне всю оставшуюся жизнь.
– Не буду. Обещаю.
– Так я тебе и поверила! Значит, ты влез в мою почту, в телефон… Придурок! Я подам на тебя заявление. В полицию.
– В полицию? – засмеялся Гордин. Он вспомнил такой же разговор. Только авторы реплик зеркально поменялись местами. – Ты в какой стране живешь, идиотка? Ты сильно повеселишь ментов своим заявлением!
– Это почему же?
– У тебя нет никаких доказательств. А у них – никаких шансов эти доказательства добыть. Раскрытие киберпреступлений – не самая сильная сторона нашей доблестной полиции. Все, тупик. А я скажу, что ты меня оговариваешь на почве личной ненависти.
– Значит, ты сам признаешь, что совершил преступление?
– Только не жди, что я, как какой-нибудь Раскольников, побегу каяться!
– Я бы убила тебя, придурок!
– А вот это фраза может считаться угрозой. Не боишься, что я записываю разговор?
– Такая подлость вполне в твоем стиле. У тебя, кстати, ручка не болит? Не нарывает?