И тотчас раздался звон битого стекла. Рухнувшая стойка расколола стеклянную столешницу и вазу с подаренными розами. Вода хлынула на пол. В центр разлившейся лужи приземлилась раскаленная лампа и взорвалась гранатой, рассыпая вокруг тысячи раняших осколков.
Острые кусочки стекла, словно жала ос, впились в кожу Глеба. В руки, в щеки, подбородок… Один осколок вонзился несколькими миллиметрами выше левого глаза… Еще бы немного и…
Но ни страха, ни боли Глеб не ощущал. Он чувствовал только хрупкость и жар прижатого к голой груди тела… Сначала безвольно-податливого, мягкого. А затем ожесточившегося в привычном сопротивлении.
– Какого черта? Что ты творишь, придурок? – прошипела разъяренная Сашка.
«Сглазил», – успел расстроиться Гордин.
Девчонка резко толкнула Глеба в грудь, отпрянула и, замахнувшись, больно хлестнула ладонью по щеке. Уп-п-пс! И это вместо благодарности… Гордин поднял руку… Саша испуганно отскочила и сжалась. Но Глеб лишь вытер кровь, заливавшую левый глаз, и беззлобно бросил Саше:
– Идиотка! Я же тебя спасал!
Он увидел, как Сашины крылатые брови взлетели на лоб и встали виноватым домиком. Глаза округлились, пухлые губы раскрылись и застыли в форме удивленного «о». Она с ужасом смотрела на окровавленное лицо Глеба и на отпечаток своей пятерни на его щеке. И как бы безмолвно прося прощения, Саша схватила руку Глеба, потянула к своим губам… Но тот резко выдернул ладонь и крикнул: «Не смей!».
От окрика Саша отшатнулась как от удара: не так поняла его слова. И Глеб заговорил с ней другим, успокаивающим, тоном:
– Не делай этого, дурочка. Это опасно: в ранах могут торчать осколки.
– Иди в ванную, умойся, – вышла из ступора Саша. – А потом приходи на кухню.
Когда смывший с себя кровь и стеклянную крошку Глеб вышел из ванной, он попал в руки новоявленной Матери Терезы. На кухонном столе было разложено все содержимое аптечки: вата, пластырь, какие-то тюбики и пузырьки. Глеб был посажен на табуретку: освидетельствован, осмотрен, ощупан. Саша извлекла пинцетом крошечные осколки стекла, застрявшие в ранках. Если бы не сопротивление Глеба, она бы сплошь залила бы его лицо йодом. И оклеила бы пластырем.
Но Глеб готов был терпеть. Он мог бы сидеть так много часов подряд. Только бы Саша стояла рядом! Только бы продолжала гладить его лицо осторожными пальчиками.
– Кошмар! Ты же мог остаться без глаза!
– Ерунда, – отмахнулся Глеб.
– Ничего себе ерунда! Больно?
Саша наклонилась и кончиком языка лизнула кровоточащую ранку. И констатировала:
– Чисто. Осколков больше нет.
Короткое влажное касание языка положило конец всем сомнениям и страхам Глеба. Он посмотрел Саше в глаза и задал немой вопрос. Ответный взгляд сказал ему: да! Не веря собственному счастью, Глеб осторожно обвил руками тонкую талию и притянул Сашу к себе на колени. И она опустилась так, словно давно уже ждала его приглашения.
На уровне Глебовых губ оказалась шея – та самая тонкая беззащитная шейка, которую ему однажды хотелось сдавить и сломать. А позже – много раз – прильнуть поцелуем. Мечта сбылась, а Гордину все еще трудно было поверить, что происходящее с ним – реальность. Он целовал Сашино горло, пачкая кровью кожу. Целовал скулы и нежную впадинку за ухом. Целовал ямочку на подбородке. И, конечно, пухлые губы, словно вымазанные ягодным соком. А Саша, тихо постанывая от наслаждения, медленно поворачивала голову, подставляя ему все новые места для поцелуев…
Сашины пальцы контрабандой пробрались под рубашку Глеба и нежно затеребили ту самую нецивилизованную растительность, которой он так стеснялся. Но это было… умопомрачительно прекрасно!
– Я слишком лохматый, да? Волосатое чудовище.
– Глупый… Ты такой мягкий и пушистый. И очень-очень сексуальный.
Свою благодарность Глеб выразил в очередной порции поцелуев.
– А зачем ты дразнила меня, бессовестная?
– Дразнила? – Сашка стрельнула в Глеба хитрым взглядом. – Это я специально.
– Понятно, что специально. Монстра тебе оказалось недостаточно? Теперь я буду лохматым диким зверем?
– Лохматым и диким! Мне удалось достать из тебя «рычащего льва», – в Сашином голосе зазвенела непонятная гордость.
– Это типа: «Ап, и тигры у ног моих сели»?
– Причем тут тигры? Знаешь, есть такой знаменитый портрет Черчилля. Ну, там, где он исподлобья смотрит в камеру. Видел?
– Ну, вроде, был какой-то такой… Не помню точно.
– Я тебе потом покажу. Этот портрет снял Юсуф Карш44. И называется он «рычащий лев». А фишка в том, что Карш, чтобы получить на лице яркую эмоцию, взял и вырвал у Черчилля изо рта сигару. Представляешь? У самого Черчилля! Естественно, что на портрете он выглядит как зверь.