Ведущим жанром в это время становится повесть: очень уж стремительно происходят события, очень о многом надо рассказать потомкам. Повести о конкретных исторических событиях обычно входят в состав летописей. Из исторической повести можно выделить особый жанр воинской повести. Ее предметом сначала становятся междоусобные распри князей, их походы на половцев, призывы к единению, затем, со второй трети XIII века, – борьба против ордынского владычества, за независимость Руси (привычное слуху название «татаро-монгольское иго» историки сейчас уже не считают корректным).
Как отмечал исследователь древнерусской литературы Олег Викторович Творогов, в XIII – начале XIV века развитие литературы замедляется. Замедляется и развитие культуры: больше не строят каменных соборов. Археологи находят в исторических слоях, соответствующих этому времени, следы многочисленных пожаров – и при этом культурный слой после пожаров беднее допожарного, а иногда на месте сожженного поселения уже ничего не появляется.
В литературе главенствует воинская повесть. В русские летописи времен ордынского владычества включаются повести, рассказывающие о главных событиях XIII–XV веков: «Повесть о битве при реке Калке», «Повесть о разорении Рязани ханом Батыем», «Сказание о Мамаевом побоище», «Повесть о нашествии Тохтамыша» и др. Литература описывает разорение городов и истребление жителей, оплакивает убитых и горюет о погибающей родной земле. Одно из самых примечательных произведений этого времени – коротенький фрагмент утраченного большого текста «Слово о погибели русской земли после смерти великого князя Ярослава», необыкновенно живое и поэтическое описание Руси: «О, светло светлая и прекрасно украшенная, земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами Божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская!»[6].
Главной темой литературы становится патриотизм: прославление своей страны, ее воинства, ее князей, рассказ о подвигах, радость побед.
Воинская повесть пишется по строгим канонам. На Русь нападают враги – и может быть, это воздаяние за грехи. Откуда взялись враги – никто не понимает: «Придоша языци незнаеми, их же добре никтоже не весть, кто суть и отколе изидоша, и что язык их, и котораго племени суть, и что вера их», – говорит летописец, рассказывая о битве при Калке.
Затем русское войско собирается в поход, выступает, готовится к бою. Когда летописец описывает бой, он почти обязательно пользуется особыми стилистическими приемами и готовыми формулами («бысть сеча зла», например). Любимый прием – гипербола: в бою стрелы летят тучами и осыпаются дождем, кровь проливается реками, оружие трещит и ломается. В этих битвах появляются новые русские святые – князья-воины, жертвующие собой, страдающие, – они мученики, защитники христианской веры от «поганых» (язычников). Летописцы часто упоминают, как князья и войско молятся перед боем, как им являются знамения. Поражение в бою воспринимается как наказание за грехи, а победа – как свидетельство помощи свыше. Воинская повесть не всегда строго исторична: в ней многое определяется требованиями жанра – однако историческая основа, как правило, сохраняется.
Требования жанра с самого начала его существования были строгими. Воинские повести XI–XIII веков отличает стиль «монументального историзма» (термин Д. С. Лихачева): все события изображаются так, будто автор смотрит на них из колоссального отдаления во времени и пространстве – и замечает самое важное, величественное. Люди выглядят в них не как обычные живые люди, а как памятники. Д. С. Лихачев заметил: «Литературные портреты князей выступают перед нами как бы высеченными из камня, подобно каменным барельефам владимиро-суздальских соборов: с той же мерою обобщения и с тем же минимумом жизненно наблюденных деталей»[7].
Лихачев обратил внимание на то, что князья интересуют летописцев не как личности, а как люди, занимающие свой пост и исполняющие свой общественный долг: «Доброму князю сопутствует добрая слава, дурному – дурная. Вот почему писатели XI–XIII вв. так часто и так много говорят о славе князя, о его общественном признании. Вот также почему литературный портрет князя всегда официален. Князь предстает перед читателем в «одеянии» своих действий. Он почти не раскрывается в своем внутреннем содержании. Летописец никогда не вступает в интимное общение с героем своего повествования, не входит в психологическое объяснение его поступков. Летописец – подданный и пишет о своем князе как подданный»[8].
7
Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. Гл. 2. Цит. по: http://likhachev.lfond.spb.ru/Articles/ch3.htm