- Нисколько, - Руперт мотнул головой и раскрыл глаза. Ни вы, ни Джордано.
- Как, и он?... Скажите, Руперт, это в самом деле великий Ноланец?
- А вы до сих пор не поняли?
- Как вам сказать... - Боль утихла, и он интуитивно старался уйти подальше от разговора о Миклоше. - Уж очень он...Спокоен, что ли. Ничему не удивляется, все принимает как должное.
- Тут вы, пожалуй, правы, - согласился Руперт. - Он и там, на площади Цветов в Риме не удивился, когда я выдал ему дурацкое "хотите спастись?" Представляете? На костре, когда кругом пламя бушует! Но это мне еще понятно.
- Что вам понятно?
Вместо ответа Руперт слегка наклонил голову и плотно сжал зубы. "Чего это он?" - удивился Иван. Но тут в каюте зазвучал голос. Не Руперта. Голос принадлежал итальянцу:
- Подобно тому, как в этом равном по величине миру пространстве, которое платоники называют материей, существует этот мир, то и другой мир может быть в другом пространстве и в бесчисленных других пространствах, равных этому и находящихся по ту сторону его.
- Хотите сказать, он знал о вашем существовании? - не выдержал Зарудный, Руперт кивнул.
- Он философ, не говоря уже о том, что гораздо старше вас и мудрее.
Иван достал из пачки очередную папиросу.
- Он тоже хочет вернуться?
- Да.
- Зная, что его ждет?
- Да.
Руперт встал, подошел к двери.
- Теперь вы знаете все, Иван. Подумайте. У вас есть выбор.
- Хорошо. - Он тоже встал с кресла. - Я подумаю. Но сколько бы я ни думал, это все равно ничего не изменит. Я должен вернуться. Понимаете? Должен.
Несколько секунд Руперт пристально смотрел ему в глаза. Чуть заметно кивнул.
- Ждите.
И медленно прикрыл за собой дверь.
Ночь он провел почти без сна. Ворочался с боку на бок, курил. Пытался читать. С недоумением обнаружил загнутые страницы: такой привычки за ним не водилось. Пробежал глазами отчеркнутые карандашом строчки. "Бык на лугу - это здоровый парень. Бык на арене - неврастеник".
"Не иначе как Руперт постарался, - решил Иван. - Больше некому. Любопытно". Открыл следующую загнутую страницу.
Здесь был отчеркнут целый абзац. "Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе". Иван задумался, глядя поверх книги, потом хмыкнул и стал читать дальше. "Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает. Он убивает самых добрых и самых нежных, и самых храбрых без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки".
- Та-ак... - Иван опустил книгу. - Уж не запугать ли ты меня хочешь, дорогой Руперт? Зря стараешься. Я знаю, на что иду. Меня дома никто не ждет. А у Мадьяра жена.
Он усмехнулся, выключил свет и, против ожидания, мгновенно уснул.
Вскочил по привычке в семь. Сделал зарядку. До краев наполнил бассейн ледяной водой и добрых полчаса плескался, вскрикивая и постанывая от пронизывающего холода. Потом докрасна растерся махровым полотенцем и, одевшись, отправился завтракать, каждой клеточкой ощущая прилив ликующей бодрости.
- Доброе утро, Иштван! - Это было неожиданностью. Обычно Миклош появлялся к завтраку не раньше десяти. - Как спалось?
В зале, кроме них, не было ни души. Даже люстры не горели, только бра вдоль стен. В золотистом полусумраке тонкое лицо венгра казалось отлитым из меди.
- Сегодня мы с вами ранние пташки.
Улыбка у Радноти была замечательная - ласковая и грустная, а сегодня еще и с оттенком тревоги. Или так казалось из-за освещения?
- Рад видеть вас, Миклош! - Пожимая руку, Иван встретился с Радноти взглядом и понял, что освещение тут ни при чем: тревожные были у венгра глаза. Спросил, опускаясь в кресло: - Что-то случилось?
- С чего вы взяли?
- Вид у вас... - Иван замялся. - Неспокойный какой-то.
- Пустяки. Где вы вчера были после ужина?
- У себя. - И мысленно: "Начинается". Что начинается, он еще не знал и сам.
- Весь чечер?
- Весь. А что?
- Так, ничего. - Радноти безо всякой надобности взял салфетку, повертел, положил на скатерть. - Я приходил к вам вчера, Иштван.
"Вот оно что... Чего это вдруг его ко мне понесло? Просто так? Не может быть. Ну-ну..."
- Вы слишком деликатны, Миклош. Наверное, не достучались.
- В этот раз я изменил своему правилу, Иштван. Решил, что между друзьями можно обойтись без условностей.
- Правильно решили. - Иван продолжал смотреть ему в глаза и это стоило немалых усилий.
- Я просидел у вас почти три часа.
- И от нечего делать листали Хемингуэя, - осенило Зарудного. У венгра удивленно округлились глаза.
- Вы меня видели?
- Не вас, Миклош. Книгу. То, что вы в ней подчеркнули.
- Я?!
- Ну да. О быке на лугу. О мире, который ломает человека.
- Не надо меня разыгрывать, Иштван. Тут и без этого хватает загадок.
"Значит, все-таки Руперт, - подумал Иван. - Все-таки Руперт..."
- Я плохо читаю по-русски, Иштван. Но подчеркнутые вами абзацы я осилил. И, честно говоря, это меня обеспокоило.
- Что именно, Миклош?
- Образ мыслей.
- Хемингуэя? - Иван попытался увести разговор в сторону.
- Ваш, - вздохнул Радноти. - Нельзя падать духом, Иштван.
"Дорогой ты мой человек!" - с жалостью подумал Иван и мысленно затянул "Катюшу".
- Абзацы в книге подчеркнул не я, Миклош. Если по-честному, то меня вчера вообще весь вечер не было дома. Смотрел кинофильмы.
К столу одновременно подошли официант и Джордано. Бруно поздоровался по-немецки кратко: "гутен таг".
- Доброе утро, синьор Ноланец! - Иван как утопающий за соломинку ухватился за возможность переменить тему и повернулся к официанту. - Мне овсяную кашу. А вам, Миклош?
- Тоже, - буркнул венгр.
- И мне, пожалуйста. - Итальянец сел за стол и вопрошающе уставился на Зарудного. - Откуда вам известно, что я родом из Нолы?
- Из школьной программы, - не моргнув глазом соврал Иван. В учебнике, он это прекрасно помнил, город Нола не упоминался. Но сейчас главным было направить разговор по другому, безопасному руслу. - Ваши мысли о строении Вселенной...
- Вы не находите, что наш друг разительно изменился? прервал его Радноти. - Этот внезапный интерес к мирозданию...
"Продолжай, Миклош, - подбодрил его Иван. - Смейся надо мной, шути, измывайся. Я не обижусь".