— Кури здесь. Тут кроме меня все смолят.
Кончил разбивать яйца на сковородку, убавил огонь. Обернулся.
— А куртка у тебя — блеск. Кожаная, на меху. Летаешь или технарь?
— Летаю.
— Понятно. — Он выключил конфорку под сковородкой. На второй конфорке поблескивал металлический чайник.
— А, ч-черт! Забыл совсем. Будь другом, слетай к мотоциклу, сумку принеси. Помидоры там, огурцы, зелень всякая.
Стол удался на славу. Салат из свежих помидоров и огурцов. Редиска. Гора зелени. Яичница-глазунья и нарезанный тонкими ломтиками копченый окорок.
— Собственного копчения, — похвастал Игорь. Достал из сумки четвертинку с изумрудно-зеленой этикеткой. Жидкость в бутылке была под стать этикетке, — светло-зеленая.
— «Шайкурай», — прочел Иван. — Это что?
— А шут ее знает, — признался Игорь. — Настойка какая-то. Я в этих делах не мастак. За День Победы.
Он налил по полрюмки и поставил бутылку на стол. Осторожно, двумя пальцами взялся за рюмку.
— Батя у меня с войны не вернулся. — Помолчал, глядя куда-то в окно внезапно посерьезневшими глазами. Вздохнул. — Давай за него.
Наливка горчила. Наливка пахла дикой полынью, бескрайним степным привольем.
— Ешь, Ваня. Закусывай. Ветчину бери.
Смутное воспоминание шевельнулось в душе. На мгновенье стало тревожно и неуютно. И тут же прошло.
— Сам-то из каких краев будешь? — спросил Игорь.
— Из Турткуля.
— Надо же! Земляки.
Иван стиснул зубы и пристально вгляделся в лицо собеседника. Тот продолжал, ничего не замечая.
— И батя мой в Турткуле родился. Не в нынешнем, конечно. В том, который Дарья смыла.
Сомнения нарастали со скоростью катящегося с горы снежного кома. Вопрос рвался с губ, но он пересилил себя и промолчал.
— Отец еще до войны из Турткуля уехал. В летное училище. Там и женился. А как война началась, жену сюда отправил.
«Молчи, — приказал себе Иван. — Молчи и не строй догадок. Мало ли похожих судеб…»
— А в сорок четвертом похоронка пришла. Осенью. Это было как удар в солнечное сплетение: режущая боль, удушье и почти полная неспособность сделать вдох. — Игорь по-прежнему, не отрываясь, смотрел в окно.
— Мать после его смерти всего год протянула. В ноябре сорок пятого скончалась. А меня в детдом определили. Вот такие дела…
Игорь снова налил в рюмки.
— Выпьем, Ваня. За Победу выпьем.
«Не смотри!» — то ли молил, то ли тщетно заклинал Иван. — Не поднимай глаз!»
— Да что с тобой? — всполошился Игорь. — Лица на тебе нет! Сердце, да?
— Н-ничего, — хрипло прошептал Зарудный, поднес рюмку к губам и запрокинул голову. Спирт обжег небо, глотку, гортань. Иван выдохнул остатки воздуха открытым ртом, медленномедленно потянул в грудь свежий.
— Потерпи, браток. Сейчас валидол дам, — Игорь торопливо вышел из комнаты.
— услышал Иван чей-то мужественный баритон, протянул руку и прибавил громкость.
Вернулся Игорь с пузырьком валидола.
— Не надо, — остановил его Иван. — Прошло. Давай лучше песню послушаем.
Ему и в самом деле полегчало. Молча дослушали песню. Иван — сосредоточенно, глядя прямо перед собой, Игорь, — то и дело бросая на него тревожные взгляды.
— Легче? — спросил он, когда Иван выключил приемник.
— Не то слово, — криво усмехнулся Зарудный. — По последней, что ли?
— Может, не надо?
— Надо, — кивнул Иван. — Бог троицу любит.
— Так то бог, — улыбнулся Игорь. — А мы простые смертные. — И вдруг предложил: — Слушай, а может, на рыбалку махнем? Арал рядом.
— Можно и на рыбалку, — согласился Иван и разлил по рюмкам остаток «Шайкурая».
— Скажи, Игорь, ты помнишь своего отца?
— Откуда? — Собеседник удивленно вскинул на него глаза. — Только по фотографиям. Когда я родился, он уже на фронте был. А что?
— Да, так, — Иван поднял рюмку. — Давай молчком. Каждый за свое.
И мысленно опять отогнал прочь вопрос, в этот раз навсегда. Незачем было спрашивать. Он только теперь понял, почему сразу не догадался: Мадьяру Курбатову в сорок четвертом было двадцать два года. А сыну его теперь — за тридцать. В том, что перед ним сын Курбатова, Иван уже не сомневался: тот же удлиненный овал лица, нос кнопочкой, тот же пшеничный чуб, вот только глаза… Глаза у Игоря были Катины — карие с поволокой.
Мотоцикл, такой неказистый с виду, тянул на удивление здорово. На холостых двигатель работал почти беззвучно, а когда Игорь прибавлял газ — гудел басовито и мощно, стремительно набирая обороты.
— Хороша машина! — прокричал Иван сквозь упруго хлещущий в лицо ветер. Игорь кивнул, не отрывая глаз от дороги.
— По винтикам собрал. Своими руками.
Мотоцикл накатом пошел под уклон. Игорь сбросил газ до предела. Стало тихо, лишь негромко шуршали протекторы по пыльному склону.
— Такие моторы я только у «Цундапов» встречал, да у «Харлей-Додсонов».
Игорь недоверчиво покосился на пассажира, но промолчал. Спуск кончился. Мотоцикл свернул влево и по инерции покатил вдоль обрыва. Внизу бирюзово синело море. Начинаясь у широкой песчаной отмели, оно уходило к самому горизонту и там сливалось с небом.
— Приехали.
Игорь помог отстегнуть клеенчатую полость, шагнул с мотоцикла, разминая ноги. Вниз, к отмели, приноравливаясь к узким ступенчатым уступам обрыва, вела зигзагообразная тропинка. Море было пустынно — ни дымка, ни паруса — бирюзовая ширь насколько хватало глаз, и от этой величественной шири захватывало дух и на сердце становилось светло и празднично.
На отмели ближе к обрыву стояли деревянные щитовые домики. Иван насчитал их целую дюжину и подивился, кому и зачем понадобилось ставить их здесь, вдали от человеческого жилья.
— Удивляешься? — Игорь достал из багажника сумку и складные бамбуковые удилища. — Это сейчас тут ни души. А начнется жара — яблоку негде упасть будет. Со всего Устюрта хлынут: газовики, геологи, шофера. Не поверишь, с Каспия на вертолетах прилетают купаться.
Он посмотрел вдаль, прикрывая глаза ладонью.
— Жаль. Хорошее море было.
— Почему «было»? — удивился Иван.
— Мелеет. — Игорь перекинул сумку через плечо, протянул удилища. — Держи. Вниз пойдем.
Обрыв был высокий, не меньше ста метров. Снизу он смотрелся куда эффектнее: угрюмый срез разноцветных пластов. Сэндвич высотой с небоскреб. Слоеный пирог матушки Земли.
— Уступы видишь? — указал рукой Игорь.
— Ну, вижу.
Уступы шли в несколько ярусов от подножья до самого верха обрыва.
— Что это, по-твоему?
— Ступеньки для великанов.
— Почти угадал, — усмехнулся Игорь. — Линия прибоя.
— Что-о? — опешил Иван.
— Вот тебе и «что»! Мелеет Арал. А в последние годы особенно. — Игорь повесил сумку на гвоздь у двери ближайшего домика. Полез в карман за ключом. — Когда мы сюда первый раз приехали, вода вот здесь была. Закидушки прямо с веранды забрасывали. А теперь до воды километр топать, не меньше. Это за какие-то два года.
— И что же дальше?
— Дальше? — Игорь щелкнул замком и открыл дверь. — Если все останется как есть, высохнет море.
Иван представил себе бесконечную солончаковую степь на месте бирюзового приволья и зябко передернул плечами.
— Климат?
— Если бы только климат! — вздохнул Игорь. — Климат это цикличность. Спады, подъемы. Арал никогда не стоял на одном уровне. Но тогда амплитуда была — вверх — вниз. А теперь четко: спад и никаких подъемов.
— Почему?
— Почему? — Игорь вошел в дом, споткнулся обо что-то, вполголоса помянул черта. — Потому что Аралу каждый год 62 кубических километра пресной воды подавай. А где ее взять? Сырдарья уже давно в море не впадает. Амударья — лет пять. Выпили голубушку. Всю досуха. Аралу ни капли не оставили.
Он вышел на веранду в одних плавках, стройный, мускулистый, загорелый, до боли похожий на Мишку Курбатова.