— А ведь она права! — расхохотался Крис. — Мы с вами тут ломаем голову, кто, зачем, а ведь это и в самом деле не главное. Ай да Кэт! Самую суть ухватила!
— Ну что ж, — Сингх улыбнулся и, не удержавшись, погладил Катю по щеке. — Нам осталось только одно: убедиться в правильности нашей догадки.
— Каким образом, хотел бы я знать? — недоверчиво уставился на него геофизик.
— Каким? — Сингх обвел взглядом комнату и вдруг улыбнулся. — Очень простым. Взгляните-ка!
Забинтованная рука качнулась в направлении окна. Крис оглянулся и невольно вздрогнул: вазы с яблоками на окне не было.
— Что такое? — не поняла Катя.
— Йоговские шуточки, — опомнившись, скептически усмехнулся Крис.
— Что бы вы понимали в йоге, — покачал головой индус. — Ни один йог не способен на такое. Левитация еще куда ни шло: приподнять, сдвинуть с места, уронить на пол…
— Да что произошло-то? — продолжала недоумевать Катя.
— Ваза… — начал было Сингх, но Крис перебил его.
— Вы хотели сказать, что они…
— Я хочу сказать… — Сингх сделал паузу и выразительно посмотрел на геофизика, — что ваза с яблоками, которая теперь, очевидно, вернулась в свое первоначальное состояние, и есть первое подтверждение правильности нашей догадки.
— Ничего не понимаю! — взмолилась Катя. — Первоначальное состояние?.. Объясните мне, в чем дело?
— Кришнан вам все объяснит, Катья, — улыбнулся. Сингх. — А я, с вашего позволения, пойду спать. Спокойной ночи.
Он вышел из гостиной, и через несколько минут в комнате за стеной зазвучала негромкая восточная музыка.
— Я слушаю, — нетерпеливо напомнила Катя.
Крис включил торшер и погасил верхний свет. Потом подвинул к торшеру второе кресло.
— Садитесь сюда, Катя. — Он и сам не знал, почему опять произнес ее имя по-русски.
— Скажите на милость! — удивилась она. — Почти без акцента. Долго тренировались?
— Всю жизнь. — Он опустился в кресло и достал сигарету. — Можно я закурю?
— Да что с вами, Крис? Такая галантность… Разумеется, можно. Так что, там за история с вазой?
— Сплошная мистика. — Крис чиркнул спичкой и прикурил. — Помните камешки, которые мы принесли из пещеры?
— Еще бы.
— Там, в пещере, они не производили никакого впечатления. Так, серенькая щебенка. На обратном пути мы попали под дождь.
— Под ливень.
— Да. Видимо, их промыло дождем.
— И они трансформировались в яблоки?
«Бедняга Сингх, — в Крисе заговорило запоздалое раскаяние. — Точно так же я изводил его своими дурацкими репликами!»
— Нет, Катя. Сначала это были драгоценные камни. Я отнес их в гостиную и позвал вас.
— А пока я шла…
— Да, Катя. Для меня это было как гром с ясного неба.
— Так вот почему вы отобрали у меня яблоко!
— Да.
— Бедный вы мой страдалец. — Катя протянула руку и погладила его по щеке. — Я-то, дуреха, накричала на вас.
— Не надо, Катя. — Он положил свою ладонь поверх ее и прижал к щеке. Ладонь была прохладная, нежная, пахла духами. Он закрыл глаза. — Я люблю вас, Катя. Можно я вас поцелую?
— А вот это уже совершенно ни к чему!
Она отобрала у него руку и откинулась на спинку кресла.
— Вы любите другого? — он открыл глаза и, не глядя в ее сторону, затянулся сигаретой.
— Допустим. И что из этого?
— Ничего. — Он затянулся опять и, запрокинув голову, уставился в потолок. — Ни-че-го…
— Знаете, на кого вы похожи сейчас? — спросила Катя.
— На Рыцаря Печального Образа, — он попытался усмехнуться, не смог и резко встал с кресла.
— Куда же вы? — улыбнулась Катя, — это не по-рыцарски.
— А что по-рыцарски? — Он подошел к окну и жадно затянулся.
— Ну… Петь серенады. На коленях умолять об ответной любви.
— Любовь не милостыня. — Он швырнул окурок в форточку и обернулся. — Не подаяние.
— Да? И что же такое любовь? — прищурилась Катя.
— То… о чем болтают от нечего делать, — разозлился он.
— На острове, — уточнила Катя.
— В первом часу ночи.
— Посреди умирающего моря.
— Ну вот видите, как мы здорово во всем разобрались, — вздохнул Крис. — Спокойной ночи, Кэт.
— Кэт? — переспросила она.
— Да.
— Скажите, что я похожа на Мону Лизу, Крис.
— Вы очень похожи на Мону Лизу, Кэт. — Он усмехнулся.
— А что в этом смешного?
— Да так, ничего.
— Ну, а все-таки?
— Существует версия, что Мона Лиза — это автопортрет Леонардо.
— Век живи, век учись. — Она встала и сладко потянулась. Волнующая, недосягаемо желанная. Мечта в двух шагах. И на противоположном полюсе Земли. Он стиснул зубы и достал новую сигарету. — Вы бы хотели умереть дураком, Крис?
— Что-о?! — Сигарета упала на пол.
— Тогда поцелуйте меня, Крис. Крепко-крепко. И не задавайте идиотских вопросов.
А над островом по-прежнему лил дождь. И мокрый песок был уже не в состоянии впитывать влагу. И ручейки дождевой воды, образуя потоки, сбегали по откосам, смешиваясь с безжизненно серой пеной прибоя. И если бы обитатели домика оказались в эту минуту на берегу, они стали бы свидетелями редкого зрелища: горный кряж у оконечности острова стремительно и бесшумно опускался в воду. Они увидели бы, как становятся фиордами скалистые теснины ущелий, как одна за другой превращаются в островки и исчезают в волнах вершины гор. И на месте их опять плещется и шумит море. Море, которое им предстоит спасти.
А высоко над островом, над пеленой невидимых сверху туч, не умолкая, гудели в ночном небе моторы поисковых вертолетов.
НЕ ОБРОНИ ЯБЛОКА
Аксиому грустную очень
Принимай как есть и не сетуй:
Есть дорога из лета в осень.
Нет дороги из осени в лето.
Всю ночь оба не сомкнули глаз.
Он то ходил по застекленной веранде, низко опустив голову и вслушиваясь в монотонный шорох дождя за открытыми окнами, то, сидя в плетеном кресле у стола, курил сигарету за сигаретой.
Внизу, на шоссе, изредка проносились автомашины, и по звуку мотора можно было безошибочно определить, какая спешит вверх, к Яблоницкому перевалу, а какая вниз, к захлестнутому дождевыми потоками Яремче.
Она лежала в спальне, не зажигая огня, укрывшись до подбородка клетчатым шерстяным пледом.
Все было сказано еще накануне, и теперь они молча думали каждый о своем, и, сами того не подозревая, — об одном и том же…
— Едешь? — спросила она за ужином.
— Да. — Он раздраженно опустил на стол стакан с недопитым кефиром. — Ты против?
Она пожала плечами.
— Нет. Просто мне не хочется, чтобы ты ехал туда.
— Ты знаешь, куда я еду?
— Разве ты не говорил?
— Нет. — Он пристально посмотрел ей в лицо. — Речи об этом не было.
Она вздохнула.
— Значит, я догадалась сама.
За тридцать лет супружеской жизни следовало бы привыкнуть ко всему, но ее способность угадывать невысказанные мысли всякий раз застигала его врасплох. Самый, казалось бы, близкий человек — жена в чем-то неизменно оставалась для него загадкой, и это с годами все больше тяготило его и раздражало.
— Ну хорошо, допустим, — начал он, сам еще толком не зная, что «допустим». — Допустим, я действительно еду в Хиву. Ну и что? Хочешь, поедем вместе?
— Нет! — испуганно возразила она, и, словно защищаясь, вскинула перед собой ладонь. — Поезжай один, раз решил.
— Черт знает что! — буркнул он скорее удивленно, чем рассерженно, отодвинул стул и ушел на веранду. В глубине души он надеялся, что она в конце концов выйдет к нему и примирение состоится, хотя знал почти наверняка, что она этого не сделает.
И она действительно не вышла.
Раздражение улеглось. И дождь перестал за окном, и стало слышно, как капает с листьев, и внизу на шоссе торопливо шлепают по лужам запоздалые автомашины.
Уютно устроившись в кресле, он достал из пачки очередную сигарету, но прикуривать раздумал и, положив на край столешницы, наверное, уже в сотый раз за последние несколько лет мысленно задал себе вопрос: кто же она такая, женщина, с которой он вот уже три десятка лет состоит в браке и которую до сих пор так и не смог понять до конца?..