— Никогда, блядь, больше не говори о моей матери. Я...
— Хорошо, — рявкаю я. — Я не буду говорить о твоей матери, но, Алекс, я — не твоя проблема...
— Ошибаешься, — он прижимается лбом к моему лбу, его пальцы до боли сжимают мне бедра. — Ты — моя проблема, Зара. Вот почему ты в моей постели. Вот почему я забрал тебя вчера вечером.
Я вижу, как он нервно сглатывает, как закрывает глаза. И на мгновение я чувствую себя виноватой в чем-то, помимо Илая.
Я чувствую себя виноватой за все эти наркотики, и за вчерашний вечер, и даже за то, что вообще ему написала. Я чувствую себя виноватой за то, что пыталась и не смогла скрыть свою проблему даже от него. За то, что наврала матери. За все это я испытываю чувство вины.
— Почему ты вчера ночью сняла футболку перед моим лучшим другом? — спрашивает Алекс, повергнув меня в полнейший шок.
«Что?»
«Это что ещё за нахер?»
Я так искренне сбита с толку, что могу выдавить из себя только:
— О чем, черт возьми, ты говоришь?
Несмотря на то, что я ничего такого не делала, я чувствую, как у меня вспыхивают щеки, и благодарю Бога, что у Алекса сейчас закрыты глаза.
«Только не открывай их. Не открывай».
— Илай сказал, что ты спустилась вниз, когда он там был, и ты… Боже, что ты наделала, За? — его голос хриплый, слова тихие, а глаза плотно закрыты, словно он предчувствует, что я могу сказать. Что я могла бы сказать.
Илай напиздел. Он ему солгал. Нас, слава Богу, пронесло, а он все испортил!
— Я этого не делала... я не знаю, о чем ты...
— Скажи мне правду, Зара, — голос Алекса по-прежнему напряжен, глаза закрыты.
И я хочу ему сказать. На одну безумную секунду я хочу рассказать Алексу. Рассказать ему, что Илай — гребаный лжец. Что с его лучшим другом что-то не так. Илай Аддисон не хороший. Он полон дерьма, и я, блядь, ничего перед ним не снимала, это он меня облапал.
Я хочу ему это сказать, но не могу.
Я не настолько смелая. Илай меня подставил, и он это знает. Он, блядь, это знает.
Я его прикончу.
Единственное, что мне остается делать, — это все отрицать.
— Я не знаю, о чем ты…
Алекс распахивает глаза и, все еще прижимаясь лбом к моему лбу, хватает меня за горло.
— Хватит мне врать, За! Хватит, блядь, врать! — он тяжело дышит, вглядываясь мне в глаза. — Я пиздец как устал от твоего дерьма!
Но на последних словах его голос срывается.
И в этом чувствуется нечто большее, чем гнев.
Он боится.
Боится за меня.
— Алекс...
Его хватка у меня на горле слабеет, и он скользит рукой вниз по моему плечу, затем зарывается мне в волосы, царапая пальцами кожу головы. Маленькие волоски у меня на шее встают дыбом, и он прижимается ко мне теснее.
Я поднимаю руки и провожу ими по спине Алекса, чувствуя силу в его мышцах. Его теплую, гладкую кожу. Такую родную и знакомую. Его тело такое... мое.
— Не лги мне, Зара. Я не смогу быть с тобой, если ты будешь мне врать.
Я сглатываю, желая спрятаться под простынями. Желая выбежать из этой комнаты, исчезнуть из его жизни. Я вспоминаю, как он увидел меня с Джамалом. Как, не сказав ни слова, вынес меня из того дома, избив Джамала до полусмерти.
Я вспоминаю, как он все так же, не говоря ни слова, отвез меня домой.
Вспоминаю обо всем, что он для меня сделал.
Обо всем, что я ему сделала.
— Я...
— Ты помнишь? — спрашивает Алекс, все еще массируя пальцами кожу моей головы, обдавая мои губы своим дыханием.
От него пахнет зубной пастой. В отличие от Илая, у которого изо рта, кажется, пахнет сахарной ватой.
«Не думай об Илае».
— Ты помнишь? — снова спрашивает Алекс. — Он сказал, что ты сняла футболку. Сказал, что ты пыталась его поцеловать. Он сказал, что ты… Черт возьми, Зара. Если ты даже не помнишь...
У него на лице отражается какая-то душевная боль, лоб нахмурен, челюсти сжаты, уголки губ опущены.
— Детка, если ты даже не помнишь, то могла бы запросто...
— Я не помню, — вру я, у меня дрожат губы, но не от горя.
Не по той причине, по которой думает Алекс. Моя проблема с наркотиками — это не проблема. Со мной все в порядке. Это со всем остальным полная жопа. И Илаю, блядь, крышка. Он, по сути, шантажом втянул меня в это дерьмо.
— Я не помню. Прости, Алекс, но я этого не помню. Видимо, я была не в себе. Мне чертовски жаль.
— Думаю, тебе следует пойти на похороны, — тихо говорит он. — Думаю, Зара, тебе нужно знать, что с тобой может случиться. Я не хочу...
Алекс замолкает и делает прерывистый вдох.
— Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.
Его пальцы все еще у меня в волосах, другой рукой он обнимает меня за спину.
У меня сильно пересохло во рту, сердце бешено колотится. Я не знаю, что говорить, не знаю, что делать. Мне хочется сказать ему, что со мной происходит что-то нехорошее. И я и есть это нехорошее. Происходящее с моим гребаным «Я».
Но мне не приходится ничего делать, поскольку внезапно раздается тихий стук в дверь.
Я вздрагиваю, Алекс отпускает мои волосы, но другой рукой по-прежнему обнимая меня за спину, поворачивается к двери.
— Входи, — тихо произносит он.
«Нет, пожалуйста, не надо».
С замиранием сердца я вижу, как в двери поворачивается серебристая ручка. Затем появляется сжимающая ее рука в татуировках и, когда порог комнаты переступает Илай Аддисон, я задерживаю дыхание.
Сначала он отыскивает взглядом меня, и я понимаю, что не могу дышать.
Я не могу дышать.
Я хочу его убить.
Алекс обнимет меня крепче, касаясь пальцами моего плеча.
Видимо, Илай уловил это едва заметное движение, или же ему надоело меня мучить, потому что он переводит взгляд на Алекса.
— Тебя подвезти?
Он в черной футболке и серых шортах. Под его зелеными глазами залегли тени, и я невольно задаюсь вопросом, всегда ли он бодрствует, как прошлой ночью.
Интересно, он вообще когда-нибудь спит? Он реально сумасшедший?
А я?
Интересно, когда я смогу с ним поговорить? Когда смогу оторвать ему башку и сказать, что мы никогда больше не сделаем ничего подобного. Это было ошибкой, и он гребаный мерзавец.
Я понятия не имею, зачем он солгал. Может, ему просто скучно? Это мне не известно, но одно мне известно наверняка: что он меня не знает. Не так, как ему кажется. И если Илай думает, что я это сойдет ему с рук, — хрена с два.
— Неа, — говорит Алекс, прислоняясь ко мне и опускаясь на кровать. — Мне нужно отвезти Зару к ней домой, чтобы она переоделась.
Глаза Илая снова впиваются в меня. Я открываю рот, чтобы сказать Алексу, что не пойду на похороны. Мне там не место. Я не хочу туда идти.
Но под пристальным взглядом Илая, у меня ничего не выходит, и я вижу, как дергаются вверх уголки его губ, будто он считает мое оцепенение забавным.
— Да? — говорит он своим тихим голосом. Затем отпускает дверную ручку и, скрестив руки на груди, прислоняется к косяку. — Ты идешь на похороны? Не знал, что вы с Рианной были близки.
«Козел».
Алекс смотрит на меня.
Мой рот по-прежнему открыт, но единственное, о чем я могу думать, это о том, как Илай ласкал меня прошлой ночью у кухонного острова.