От этих воспоминаний у меня горит лицо. Вот ведь ублюдок.
— Они не были близки, — наконец отвечает за меня Алекс. — Зара пойдет со мной.
Илай выгибает бровь и переводит взгляд Алекса.
— Что-то не припомню, чтобы и ты был с ней близок.
— Мужик, какая разница. Там будет мой отец. Я должен идти.
«Там будет его отец? Мда. Теперь я точно туда не пойду».
Илай кивает.
— Увидимся там.
Затем, не взглянув на меня, закрывает дверь, и я слышу, как он идет по коридору к лестнице.
Я выдыхаю, чувствуя, как трепещет в груди мое сердце.
— Ты в порядке? — спрашивает меня Алекс.
Я откашливаюсь и, вывернувшись из его объятий, соскальзываю с кровати. Он тоже поднимается и стоит передо мной, сунув руки в карманы.
— Алекс, прости. Я не...
— Знаю, Зара, — сквозь стиснутые зубы цедит он. — Знаю, что ты не помнишь. Знаю, что ты никогда бы такого не сделала.
Он говорит это так, как будто не уверен. Будто пытается убедить в этом самого себя.
— На самом деле я не..., — я снова откашливаюсь. — На самом деле я неважно себя чувствую. Лучше мне... э-э... лучше мне остаться дома.
Алекс вскидывает брови.
— Не думаю, что тебе следует это делать.
Во мне закипает гнев вместе с голодом, жаждой и общим раздражением от того, что я нахожусь в этом доме, так далеко от своих наркотиков, с двумя парнями, с которыми я на свою голову связалась, и с одним из них поступила не честно.
— Я хочу остаться дома. Я не хочу идти.
Алекс качает головой, проводит рукой по лицу.
— Что с тобой? — раздраженно спрашивает он. — Почему ты, блядь, так себя ведешь?
Он жестом указывает на меня, как будто это какая-нибудь… я.
Я не знаю. Не знаю, почему я так себя веду. Не знаю, что со мной не так. У меня даже не было трудного детства, на которое можно было бы свалить всю эту хрень. У меня нет страшной истории. Не знаю почему, но я по уши в дерьме и хочу домой. Хочу зайти в свою комнату, забраться под одеяло и не думать ни об Алексе, ни об Илае, ни о том, почему я такая.
— Я просто плохо себя чувствую.
Алекс делает шаг ко мне.
— Зара. Поговори со мной. Что случилось?
Я скрещиваю руки на груди, борясь с желанием зарыться под надетой на мне одеждой Алекса. Исчезнуть и спрятаться.
— Алекс.
Он делает еще один шаг.
— Да?
— Прошлым вечером Джакс кое-что о тебе сказал.
Теперь его очередь корчиться. Его очередь испытывать неловкость. Чувство вины.
— Что он сказал?
Мне на самом деле не хотелось поднимать эту тему. Не хотелось говорить об этом сейчас. Перед похоронами. Когда я только прихожу в себя после вынюханного прошлым вечером. Мне не хотелось, но…
— Он сказал, что ты..., — я таращусь в пол, сильнее обхватив себя руками. — Он сказал, что ты причинил кому-то боль.
Я не могу заставить себя это произнести. Это ужасное слово, которое вчера вечером так мелодично слетало с моих губ. Изнасилование.
Алекс долго ничего не говорит. Он молчит, а я в ожидании пялюсь в пол. Чем дольше длится эта пауза, тем хуже. Тем больше у меня подозрений в его виновности.
— Причинил кому-то боль? — спрашивает, наконец, он, но с опозданием. — Как именно причинил кому-то боль?
В его тоне слышатся скрытые нотки гнева.
Я потираю ладонью горло, все еще обхватив себя одной рукой.
— Не знаю, — мой голос больше похож на слабый шепот, и я лгу, потому что не могу этого произнести. Просто не могу этого произнести.
Алекс делает еще один шаг ко мне и протягивает руку.
Я кладу дрожащие пальцы на его ладонь. Он притягивает меня к своей груди, обнимает, и я опускаю голову ему на плечо.
— Это правда? — спрашиваю я. — Ты причинил кому-то боль, Алекс?
Он делает глубокий вдох. Я чувствую, как подо мной расширяются, а затем сжимаются его легкие. Объятья Алекса становятся крепче, и меня окутывает его знакомый терпкий, древесный запах. Я думаю, он начнет все отрицать, но вместо этого Алекс спрашивает:
— А если и так, я все еще был бы тебе нужен?
Я закрываю глаза и крепко прижимаюсь к нему.
— Я ведь все еще нужна тебе, да? После всего, что сделала?
Алекс какое-то время молчит. Черт, может, я ему не нужна. Может, он просто чувствует себя виноватым. И забрал меня вчера вечером только потому, что сильно сожалеет. Сильно сожалеет об очень многих вещах.
— Ты это сделал? — не сдаюсь я.
Я не собиралась об этом говорить, но теперь хочу знать. Теперь мне нужно знать.
— Это было просто..., — Алекс замолкает, и я слышу, как он сглатывает. Затем начинает снова:
— Это было просто большой ошибкой, За. Просто недоразумением. Я никому не причинил вреда, ладно? — он сильнее притягивает меня к себе, прижимаясь к каждому сантиметру моего тела. — Я никому не причинил вреда. Ты мне веришь?
«Нет».
— Да.
Кажется, он расслабляется в моих объятиях. Я ему не верю, но я врунья. Я такая врунья, что мне кажется несправедливо его судить. Я не знаю, что случилось. И не хочу этого знать. Не хочу знать, потому что тогда мне придется что-то с этим делать, а я не хочу. Не хочу ничего с этим делать.
Сейчас Алекс — мой спасательный круг.
Алекс — единственное, что постоянно.
Он отстраняется, держа меня за руки.
— Я люблю тебя.
У меня замирает сердце. Могу ли я сказать ему то же самое? Отношусь ли я к этому серьезно? Я вообще когда-нибудь относилась к этому серьезно? Я снова смотрю в пол.
— Послушай, Алекс, знаю, ты думаешь, что я какая-то наркоманка-неудачница...
— Я так не думаю.
— … но я пытаюсь, ясно? Прости меня за все, но я… я пытаюсь.
Я прижимаю кулак ко рту, сглатывая вставший в горле ком. Сдерживая слезы, которые, как мне кажется, щиплют глаза, потому что на самом деле я не пытаюсь, и я — наркоманка-неудачница, но сейчас он не может меня бросить. Не сейчас. Только не сейчас.
— Знаю, детка, — Алекс прижимается губами к моему лбу. — Знаю.
Он лжет, как и я.
Между нами не осталось правды. Не знаю, была ли она вообще когда-нибудь.
И от этого гребаного отходняка мне пиздец как хреново.
— Мы поедем к тебе домой, — говорит он, скользя губами по моей коже, прижимаясь ко мне всем телом. — Ты переоденешься. Не будешь закидываться никакой наркотой, и я отвезу тебя на эти похороны, потому что, если ты не прекратишь валять дурака, если не будешь прикладывать никаких усилий, Зара, в этом гробу скоро будешь лежать ты.
Я ничего не отвечаю. Просто думаю о шрамах у меня на бедрах. О тех самых, которые видел Илай. Которые никогда не замечал Алекс.
Может, гроб был бы и не самым плохим вариантом.
14
ЗАРА
Похороны — полнейший отстой.
Единственный их плюс в том, что отец Алекса не смог приехать. Как сказал Алекс, его задержали какие-то личные проблемы.
Пофиг.
Зато тут вся команда болельщиц, и, когда я появилась под руку с Алексом, каждая из них не преминула пройтись на мой счет. Я никогда особенно не вписывалась в их компанию, так что это не удивительно. Тем не менее, я выбрасываю это из головы и ухмыляюсь им, но это, пожалуй, потому, что я под кайфом от Виванса, а значит не имею желания проявлять какие-либо подлые намерения со своей стороны.