Но, наконец, он произносит:
— Я не знаю.
Во мне нарастает беспокойство, и я сцепляю руки на коленях.
— Не знаешь?
Я слышу, как он порывисто выдыхает, устремив глаза на мчащуюся впереди ночную дорогу.
— Я был очень пьян. Я не знаю.
— Ой, да ладно. Тебе придется рассказать мне что-то посущественнее этого, Алекс.
Он вздыхает.
— Мы с Илаем пошли на домашнюю вечеринку. Когда на утро я проснулся, у меня был синяк под глазом, разбиты костяшки пальцев, а в лицо мне таращился полицейский.
Я вижу, как он пожимает плечами, обхватив обеими ладонями руль.
— Скорее всего, какая-то девушка, которую я никогда в жизни в глаза не видел, сказала копам, что я пытался, вроде как, взять ее силой или типа того.
Я задерживаю дыхание. Жду.
— Но она не выдвигала обвинений. Не выдвигала — все закончилось ничем. Она была так же пьяна, как и я.
Я думаю о том, какой Алекс здоровый. Как мне было бы сложно от него отбиться.
— Как ей удалось выбраться? — спрашиваю я, наконец, выдохнув. Вдохнув. Пытаясь вести себя как обычно. Это была ошибка. Это была сумасшедшая ночь.
Со мной тоже такое случалось.
— Я не знаю, — снова говорит он.
— Кто она такая?
Алекс в очередной раз пожимает плечами.
— Ты вообще меня слушаешь? Я сказал, что никогда в жизни ее не видел. Какая-то девушка, которая училась в Кэйвене, — он горько усмехается.
— Хотя больше не учится, — тихо добавляет Алекс.
— Почему? — спрашиваю я, у меня так пересохло в горле, что мой вопрос кажется грубоватым.
— После этого она перевелась.
— Ты и впрямь не знаешь? — снова шепотом спрашиваю его я.
Алекс долго молчит, а потом говорит:
— Не знаю. Илай тоже там был. Тебе это должно быть известно. Илай там был.
У меня по коже проносится холодок.
— И он ничего не знает?
Алекс мне не отвечает. Вообще. Он просто молча смотрит на дорогу.
Я не настаиваю, не знаю, почему. Я вспоминаю, как Илай, держал меня под водой. О том, как ночью той неудавшейся вечеринки сжал во мне пальцы. Как наврал Алексу о том, что я сняла перед ним футболку. Но Илай же неплохой, верно?
Я молчу, и мы очень долго едем в тишине, пока Алекс не произносит:
— По дороге к пляжному домику мне нужно заехать к отцу.
Повернувшись, я впиваюсь в него взглядом, дающим понять, что я, блядь, не собираюсь заходить к нему домой, но тут он меня опережает.
— Ты можешь подождать в машине.
Не знаю, обижаться ли мне на это или радоваться, поскольку я в любом случае не собиралась туда заходить. И все же, то, как Алекс это произнес…будто от меня отделавшись, будто спрятав. Пофиг. Все равно он мне никто.
32
АЛЕКС
Папа в бешенстве.
— Ты вернулся на вечеринку? Тебе следовало остаться тут. Ты был нужен нам здесь.
Его тон ровный, голос низкий, но меня не обманешь. Он смотрит на меня из кухни, прислонившись к дверному косяку, скрестив ноги и сунув руки в карманы брюк цвета хаки. Они закатаны по щиколотку, являя миру его круглогодичный загар.
На отце белая рубашка-поло. Это его стандартное пасторское облачение. Пляжное, чтобы помочь ему стать “ближе к народу”. В этом роскошном доме площадью почти десять тысяч квадратных футов, с французскими дверями, ведущими из кухни к виднеющемуся у него за спиной бассейну олимпийских размеров, вряд ли мой отец помнит, каково это — быть выходцем из народа.
В сообществе Гроув круглый год насчитывается огромное количество прихожан, что является большой редкостью для пляжного городка, известного своими туристическими сезонами. Отец не начинал совсем с нуля, мой дед приложил руку к какой-то херне на Уолл-стрит, и все эти деньги достались трем его сыновьям. Но это? Высокие потолки, промышленная варочная панель, три штатных сотрудника и гараж на четыре машины? Да, думаю, все это Божий промысел.
К тому же, мне случайно стало известно, что мои родители практически по уши в долгах, а с этим неминуемым разводом все окончательно пойдет наперекосяк. Но это проблема Бога и проповедника Карди, а не моя.
— Извини, — говорю я, опускаясь на табурет у мраморного кухонного острова. — Забыл, что я тут, чтобы исполнять твои желания и приказы, если ты вдруг облажаешься, у меня ведь нет своей жизни. Виноват.
— Ты знаешь, что после этого скандала ты был нужен мне здесь, — продолжает он и, все еще прислоняясь к дверному косяку, поворачивается, чтобы следить за моими действиями. Затем, сверкнув своими голубыми глазами, проводит рукой по темно-русым волосам.
Я похож на мать.
Кстати говоря.
— Я пробыл тут почти всю неделю, — сквозь стиснутые зубы говорю я. — К тому же, я заехал не ради тебя. Как мама? Были еще какие-нибудь приятные сюрпризы?
Не сводя с него взгляда, я сцепляю на столе руки. Мы не то чтобы сражаемся, но этот секрет, отравляющий нас с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать, значительно подорвал любые шансы на хорошие отношения. Полагаю, теперь это уже не секрет.
Я вспоминаю, как всю прошлую неделю мама только и делала, что спала. Вспоминаю о том, что она хочет развестись. Как-то ночью она мне тихо призналась.
Отец не знает.
Точно так же, как он не знает обо мне и Заре.
Сжав на столе кулаки, я вспоминаю, что сейчас она сидит в моей машине.
Она приехала не ради меня. В этом я уверен. Она приехала, чтобы на время убежать от жизни. Чтобы чем-то себя занять. Не ради меня. Но я не хотел, чтобы она делал это с кем-нибудь другим, и, помимо этого, не хотел оставаться один. Мне тоже необходимо на какое-то время убежать от жизни.
И пока Зара не сбежала из моей машины, что было бы очень в ее стиле, мне нужно поторопиться.
Папа закатывает глаза.
— Алекс, это другое.
Он в полной, блядь, несознанке.
— Там были фотографии, папа.
Отец стискивает зубы и прищуривается. Я замечаю на его загорелом лице морщины, и то, что у него тоже слегка покраснели глаза. Не как у Зары, конечно, но все же. Предполагаю, что он тоже пытался заглушить боль. Скоро у меня будут двое родителей-наркоманов.
Великолепно.
— Фотографии, на которых я помогаю нуждающемуся члену своей паствы?
— И чтобы ей помочь, тебе нужно было отвезти ее в Сакс? С этим не мог справиться твой водитель? Нельзя было просто сделать пожертвование...
— Алекс, быть руками и ногами Иисуса значит в прямом смысле быть руками и ногами. Не нанимать за деньги слуг, чтобы они выполняли за тебя тяжелую работу.
Я стискиваю зубы. Пусть скажет это наемной прислуге, что драит его унитазы. Но спорить из-за этого бесполезно. К тому же, если мамы здесь не будет, я тоже надолго не останусь. В тайне от отца я уже связался с адвокатом, и он с ней работает. Я оплачиваю счета из полученного от деда наследства.
Расцепив руки, я сжимаю одну в кулак и тихонько постукиваю им по кухонному острову.
— Где мама?
Я не собираюсь обсуждать с отцом руки и ноги Иисуса Христа.
Папа пожимает плечами.
— Ее очень расстроил твой отъезд.
Я знаю, что это брехня. Ее очень расстроило то, что она все еще замужем за моим подонком-отцом. Она несчастна от того, что большую часть времени проводит в вызванном Ксанаксом тумане, чтобы только не видеть того дерьма, которое он на нас навлек.