Но я не забываю о дисциплине. По средам я ничего не принимаю. Среды — это своего рода обнуление.
Среды — это отстой.
Кроме того, каждый день я стараюсь бывать в маленьком парке рядом с кампусом. Начинает холодать, поэтому прогуляться на свежем воздухе — самое милое дело.
Мне иногда пишут несколько старых друзей из ECU, приглашают на вечеринки. У меня по-прежнему нет машины. И работы. И я по-прежнему не хочу ее искать.
Я пишу статью об Эпиктете, рабе-философе, сказавшем: «Никто не может научиться тому, что, по его мнению, он уже знает», но я бы не отказалась провести спиритический сеанс и спросить его, что бывает, когда думаешь, что ни хрена не знаешь, и все равно ни хрена не учишься.
Я ни хрена не знаю.
И не учусь.
Похоже на принцип стоицизма, всегда быть открытым мудрости, поскольку ничего не знаешь. Однако, выясняется, что в повседневной жизни мне это не помогает. Не думаю, что я когда-нибудь чему-нибудь научусь.
За две пятницы до Хэллоуина я выхожу с семинара по древнегреческой философии и, перекинув через плечо сумку, сую руки в карманы своей черно-белой толстовки с полосатым принтом под зебру. Подарок матери, который мне на самом деле очень нравится.
Мы с ней снова разговариваем, и, похоже, она счастлива.
Думаю, это хорошо. Но просто меня вроде как мало что заботит. Кайф, испытанный после той ночи с Илаем и Алексом перед тем, как все полетело к чертям, давно рассеялся без следа. И даже наркотики не могут вернуть это чувство. Но я все равно продолжаю их принимать в надежде, что они хоть что-то во мне пробудят.
На кампус опускается легкий туман, поэтому я натягиваю на голову капюшон и, честно говоря, не обращаю никакого внимания на то, куда иду. Просто смотрю на свои черные сапоги на танкетке и практически врезаюсь прямо в гребаный фонарный столб.
Вздрогнув, я поднимаю голову и оглядываюсь, чтобы проверить, не видел ли меня кто-нибудь. Кампус вымер. Сейчас четыре часа дня, а это значит, что все скорее всего уже отправились на вечеринки или на игру. Судя по снующим по кампусу толпам студентов, разодетых в фирменные цвета Кэйвена, сегодня вечером состоится домашняя игра, а значит, никому по любому нет дела до девушки, чуть не врезавшейся в столб. Интересно, рад ли Алекс, что снова играет?
Поскорее выкинув его из мыслей, я таращусь на фонарный столб, реально впервые его заметив.
Мой взгляд задерживается на приклеенном к столбу листе бумаги.
Это Рианна.
Фотография черно-белая, но я знаю, что эти длинные блестящие волосы — каштановые. Кажется, глаза у нее были голубыми, а может, зелеными, а может, хрен их знает. Она стоит на одном колене в своей сине-оранжевой форме болельщицы, держит в руках помпоны и улыбается.
Под фото надпись витиеватым шрифтом: «Живи полной жизнью!»
Мне хочется сорвать листок, но это кажется каким-то малодушием. Полагаю, так оно и есть. Полагаю, я малодушная, но, глядя на нее живую, я вспоминаю ее мертвую, и от этого мне неуютно.
От этого у меня в голове проносятся слова Алекса: «Если ты ее тронешь, клянусь Богом, Рианна, я, блядь, утоплю тебя у себя в бассейне».
Почему я не сказала об этом полицейским? Не знаю. Уверена, что это не имеет никакого значения. Уверена, что он никому не причинил бы вреда.
Он остановил Илая. Той ночью и еще потом, в пляжном домике. Он его остановил.
И, насколько я знаю, они с Илаем по-прежнему живут вместе. Им удалось спихнуть меня в сторону и снова стать братанами. Да.
Алекс Кристиан Карди не похож на убийцу.
Но иногда мне все еще присылают то видео, где он, склонившись к моей шее со злорадной улыбкой, стягивает с меня верх от купальника. У меня там так вытаращены глаза, будто я не понимаю, какого хрена вообще происходит.
Главным образом потому, что я и впрямь этого не понимала.
А еще я помню, что мне ответил Алекс перед тем, как столкнуть меня в тот бассейн, на все мои уверения в том, что я слишком пьяна, чтобы плавать. «Да. Только вот какая штука, принцесса. Тебе стоило подумать об этом, прежде чем вставлять в свой хорошенький ротик член Джамала».
Илай поступил гораздо хуже, но о нем я не думаю.
Он тоже был развлечением.
Все еще глядя на листок бумаги, я шаркаю сапогом по вымощенной кирпичом дорожке. В бассейне утонула девушка, я ее обнаружила, но ничего не чувствую.
Возможно, я думаю, что ей повезло.
Смерть — это легкий путь.
Если бы весной на той вечеринке не оказалось внимательной трезвой девушки, и мне не ввели Наркан, я бы тоже опробовала этот путь. Погрузилась бы в прекрасное забытье.
Тогда все давно было бы кончено. Я бы не встретила Алекса с Илаем. И не испортила бы им жизнь. Черт, возможно, даже Рианна все еще была бы жива.
У меня в кармане жужжит телефон, и я отрываю взгляд от фотографии.
Достав мобильный, я смотрю на полученные сообщения. То, что пораньше, — от мамы. На следующей неделе я с ней ужинаю, потому что мне очень хочется, чтобы кто-нибудь угостил меня ужином, и совсем не хочется просить у нее денег, чтобы она не заподозрила, что я трачу все присланные ею бабки на наркотики, хотя так оно и есть. И самое последнее сообщение от Джакса.
Он: «Хочешь зайти?»
Я давно с ним не тусила. Естественно, я заходила. Заскакивала. Просила Кайли меня подвезти, наболтав, что мне нужно забрать кое-какие конспекты для универа, хотя Джакс, блядь, не ходит в универ.
Я врала, как сивый мерин, чтобы получить желаемое, но не провела с ним ни минуты.
Кайли уже уехала на выходные домой, чтобы поужинать с родителями и Йеном. Я гадаю, шпионит ли она до сих пор за мной для Алекса, но что-то мне подсказывает, что ему все равно. Мне даже хочется ее спросить, но сейчас это не имеет значения.
Все это, блядь, не имеет значения.
Я снова опускаю взгляд на телефон.
«Во сколько?» — спрашиваю я Джакса.
В противном случае, что мне делать? Сидеть в своей комнате и пить Найквил, пока не засну, или пока у меня не откажет печень.
Джакс: «Я заеду за тобой минут через десять?»
Я стою под дождем, улыбаясь своему телефону, вокруг меня — тихая безмятежность кампуса.
Я: «Давай через двадцать».
Затем сую телефон в задний карман и мчусь к себе домой.
38
ЗАРА
Кроме нас с Джаксом тут пока никого нет, и я очень этому рада.
Как только мы заходим на кухню, он предлагает мне выпить, но, когда Джакс идет наливать в шейкер диетическую колу, я мотаю головой:
— Нет. Это были тяжелые недели. Налей мне чистого рома.
Джакс смотрит на меня с легкой полуулыбкой и, потерев рукой шею, пожимает плечами.
— Хорошо, — вальяжно произносит он и, закрыв бутылку диетической колы, снова бросает ее в холодильник.
Пока он занят этим, я без посторонней помощи наливаю себе где-то полстакана рома.
— Эй, полегче, — с легким смешком говорит Джакс. — Ты ведь не хочешь потом быть в хламину.
Я и так всегда в хламину. Поэтому вместо лишних слов я просто запрокидываю стакан и пью сколько смогу, пока не начнет тошнить. Со стуком поставив стакан на стол, я глотаю его содержимое и вытираю рот тыльной стороной ладони.