Рассмеявшись, я легонько шлёпаю его по груди.
— Шучу.
Он выдыхает, как влюбленный, героически сносящий мой бред лишь потому, что любит меня.
— Наверное, я бы хотела помогать людям. Когда закончу помогать себе. Мне хотелось бы облегчить жизнь тем, кто чувствует себя неуютно в собственной шкуре. Без наркотиков, — быстро добавляю я, на случай, если у него возникнут какие-либо догадки относительно того, чем я собираюсь заниматься. У меня нет желания быть дилером, как Джакс. — Мне бы хотелось когда-нибудь написать книгу о стоицизме, может, даже адаптировать это философское учение к жизни наркозависимых людей. Ясно, что я понятия не имею, как это сделать, потому что сейчас я здесь, с тобой, но...
Я замолкаю, барабаня пальцами по его коже.
— Не знаю. Я никогда особо не планировала свое будущее дальше следующей вечеринки.
Этот разговор с Алексом кажется мне катарсисом, своего рода освобождением, как тогда с Джаксом.
Это так приятно — открыться Алексу.
Алекс поигрывает моими волосами, и я чувствую, как от его ровного дыхания у меня под рукой поднимается и опускается его грудь. Интересно, он уже хочет спать или просто не знает, что сказать? Не слишком ли много я ему выболтала? Не сблизились ли мы с ним сегодня больше, чем следует? Может я еще больше все испортила?
— А что ты хотел бы делать? — тихо спрашиваю я, не желая оставаться одной. — В смысле, я знаю, что ты собирался поступать на юридический. Но чего ты хочешь на самом деле?
Если он заснет, а я нет, то именно такое у меня и будет чувство. Будто я совершенно одна. И хотя физически я сейчас совершенно измождена, морально все еще на взводе.
— Да, ладно. Я никогда тебе этого не говорил, но, вообще-то, мне не хочется поступать на юридический.
Наверное, мне следовало бы удивиться, но я не удивлена. Алекс слишком легко слетает с катушек. Из него вышел бы ужасный адвокат.
— Мне хотелось бы открыть спортивный зал, — шепотом признается он. — Я никогда никому об этом не говорил, но мне хотелось бы открыть спортивный зал и, пожалуй, еще лагерь. Для детей. А может, для подростков. Не такой вычурный, как та хрень, куда ездил я сам. Что-нибудь для детей, которые, возможно, не могут себе этого позволить. Может, для детей с особыми потребностями или неблагоприятной обстановкой в семье. Не знаю. Может, это просто несбыточная мечта, учитывая, что я не самый добропорядочный человек.
Он смеется, но в его смехе мало веселья.
— Короче, я просто знаю, что тренировка дает выход моим эмоциям, и мне хочется, чтобы у этих детей тоже такое было.
Мы оба на какое-то время замолкаем. Я вполне могла бы представить Алекса в этой роли. Он знает, что у него проблемы с приступами агрессии, знает, что ему нужно научиться их контролировать, и, если бы он мог помогать в этом другим, думаю, у него бы это хорошо получилось. Если Алекс возьмет себя в руки, как обещал.
— Может, мы с тобой смогли бы открыть общее дело, — говорит он, и у меня холодеет внутри. — Мы могли бы купить дом со спортзалом, ты бы там наставляла людей в мудрости стоицизма, а я разбил бы у нас на заднем дворе лагерь, потому что он должен быть огромным. Мне гораздо больше нравится проводить время на открытом воздухе, чем в четырех стенах, и ты тоже на это подсядешь, если еще не подсела.
Алекс снова целует меня, видимо, не подозревая, что я сейчас на грани сердечного приступа.
У меня мурашки по всему телу, и мне кажется, что я на седьмом небе. Мысль о том, что он будет со мной после универа, да даже после этой недели, просто непостижима. И мне она не нравится. Люди всегда меня бросают.
— Слишком быстро? — спрашивает Алекс. У него спокойный голос, но мне в нем слышатся тревожные нотки.
— Нет, просто...
«Просто ты меня бросишь. Никто никогда не остается навсегда. Счастливых браков и бесконечной романтики не существует».
— Мне кажется, ты это не серьезно.
Алекс на мгновение замирает и прекращает нежно поглаживать мои волосы.
— Почему?
Люди всегда меня бросают. Мой отец. Моя мать со всеми ее мужьями. Я не могу вспомнить ни одной длительной дружбы, или перемены, или важного жизненного события. Обычно это моя вина. Я не поддерживаю общение. В этом отношении я не жертва, но все же такова жизнь. Со мной так всегда.
— У твоих родителей не все ладно, — замечаю я. — Мои разведены. Моя мать в четвертом браке.
Скользнув рукой по задней стороне моей шеи, Алекс вновь переворачивается, нарушив мое удобное положение у него на груди. Мы снова лежим на боку, лицом друг к другу, он хватает мою ладонь и переплетает наши пальцы.
— Мы не они, — почти строго произносит он. — Мы не обязаны повторять ошибки наших родителей. Я уж точно не буду похож на своего отца. Или на твоего.
У меня щемит сердце, и я чувствую, как к глазам подступают слезы, но я их сдерживаю.
— Ты думаешь, я тебя брошу, потому что тебя бросил отец. Думаешь, что ты меня бросишь, потому твоя мать постоянно всех бросает. Но ты не такая, и я не такой.
— Алекс, — дрожащими губами произношу я. — Я абсолютно такая же.
Он сжимает мою руку и качает головой.
— Я же говорил, Зара. Я вижу тебя насквозь. Вижу то, чего не видишь ты сама. Ты не такая. В глубине души. В сердце. Ты нечто гораздо большее. Как и у всех нас у тебя есть душевные раны, и да, ты капец какая непредсказуемая, дикая и немного сумасшедшая, — Алекс улыбается, и я тоже, хотя мои губы все еще дрожат. — Но кроме этого, чертовски красивая. Очень красивая и внутри, и снаружи. А еще ты веселая, добрая, и твое безрассудство делает тебя интересней. И ты заслуживаешь любви, Зара. Веришь ты или нет, но ты этого заслуживаешь.
Алекс наклоняется ближе и, когда он касается лбом моего лба, невольно задерживаю дыхание.
— Я вижу тебя насквозь. И думаю, что ты тоже меня видишь, так ведь?
Кивнув, я прикусываю губу, чтобы сдержать слезы. Я действительно его вижу. Он совсем не похож на того мудилу-качка, за которого себя выдает. И я даже не знаю, притворялся он таким, или просто иногда им овладевает его вспыльчивость, как и мною овоадевает боязнь одиночества, неловкость и потребность быть любимой.
— И можешь назвать меня психом, что, как известно, очень в твоем стиле, но я почти уверен, что снова влюбляюсь в тебя.
Я не могу вздохнуть. Подняв голову, он прижимается своими теплыми, мягкими губами к моим губам. Это нежный поцелуй, но, когда Алекс проводит языком от одного их уголка к другому, я слегка приоткрываю рот, и все меняется. Этот поцелуй не грубый и не жесткий, но очень собственнический.
Выпустив из пальцев мою ладонь, Алекс пихает меня в плечо, и я ложусь на спину. Не прерывая наш поцелуй, он устраивается на мне сверху, упершись ладонями в матрас по обе стороны от моей головы, его колени — по бокам от моих бедер.
Наши языки соприкасаются, и я провожу руками по спине Алеса, ощущая его силу, его горячую, гладкую кожу.
— Пофиг, — на секунду отстранившись, шепчет он мне в рот. — Я знаю, что влюбляюсь в тебя. Снова, блядь, заново.
Опять припав губам к моим губам, Алекс опускает одну руку к поясу моих шорт. Он стягивает их вниз, и я двигаю бедрами, чтобы ему помочь, а когда они сползают к лодыжкам, откидываю их ногой.