Алекс пытался решить этот вопрос по телефону, но его мама проявила настойчивость.
Он выходит из ванной, вытирая полотенцем волосы, следом за ним клубится пар. Его челюсти плотно сжаты, в нахмуренных бровях и в суровых чертах его лица я замечаю знакомый гнев. Повернувшись, Алекс бросает полотенце на полку в ванной и устремляет взгляд на меня, вокруг его бедер обернуто еще одно полотенце.
Пресс у него воистину потрясающий. Если бы у меня развилась зависимость от какой-нибудь части его тела, то это был бы либо прес Алекса, либо его член. Скорее всего, член, очертания которого отчетливо проступают даже под полотенцем, хотя думаю, сейчас он в расслабленном состоянии. В принципе, я не удивлена, учитывая, что мы еще только утром занимались сексом, перед тем, как почистить зубы и встать с постели.
Однако от одной мысли о том, чтобы снова заняться с ним сексом, я завожусь, но умом понимаю, что ему нужно ехать, поэтому перевожу взгляд с него на три оставленных на тумбочке пустых стакана. Сверху они липкие от остатков апельсинового сока, и я благодарна Алексу за то, что вчера вечером после фильма он купил еще пару упаковок.
Не знаю, имеется ли какое-нибудь научное обоснование тому, что апельсиновый сок помогает бороться с зависимостью, но, черт возьми, похоже, мне он помог.
— Послушай, За, серьезно, ты можешь поехать со мной. В этом не будет ничего такого.
Я по-прежнему таращусь на пустые стаканы, свесив ноги с кровати и положив руки на колени.
— Все в порядке, — уверяю его я. — Я все равно сегодня обедаю с мамой. Если мне станет паршиво, то останусь у нее.
В смысле, хрен там, но всякое может быть.
— Просто меня бесит, что я оставляю тебя в таком состоянии.
Я скрещиваю ноги в лодыжках. Скажи он мне это несколько дней назад, я бы рассмеялась ему в лицо. Может, показала бы ему средний палец, чтобы донести свою мысль. Но сейчас? Меня тоже бесит, что он оставляет меня вот такой. Переполненной теплых, смутных чувств, которые я уже очень, очень давно не испытывала ни от чего, кроме наркотиков. В глубине души я беспокоюсь, что Алекс — моя новая зависимость. Что, несмотря на наши признания в любви, я сделала это только потому, что кайфовала от подаренного им оргазма, а он — только потому, что…не знаю. Может, он и впрямь так считал.
Но опять же, может, и не считал. Может, мы вообще не отдавали отчета в своих словах. Может, мы еще не готовы любить.
Но, несмотря на то, что я все это понимаю, сердце все равно щемит от боли при мысли о том, что сегодня Алекс уйдет из моей квартиры.
Он приподнимает мой подбородок, вынуждая меня перевести взгляд от стаканов с апельсиновым соком на его большие карие глаза.
— Принцесса.
Я сглатываю, борясь с сухостью в горле, пытаюсь выдавить из себя улыбку, но кажется, она больше напоминает гримасу.
— Да?
— Ты мне обещаешь, что все будет хорошо?
Я не знаю, что значит это «хорошо». То, что я не буду употреблять наркотики или то, что со мной все будет в порядке. Как бы там ни было, я киваю, все еще чувствуя под подбородком его пальцы.
— Обещаю, — я снова улыбаюсь, и на этот раз улыбка кажется более реальной. Алекс такой офигенный, что притвориться ничего не стоит.
Он наклоняется и целует меня, как будто мы всегда так делаем. Как будто это в порядке вещей. Как будто мои губы принадлежат ему. И хотя это кажется обычным делом, потому что так оно и есть, и для нас стало естественным так прикасаться к друг другу, у меня все равно перехватывает дыхание, особенно когда Алекс проводит большим пальцем по моей нижней губе, а затем опускает руку, чтобы одеться.
«Не уходи, не уходи, не уходи».
Так кричит мой разум, но вслух я этого не говорю. Я действительно обедаю с мамой, и сегодня прекрасный осенний день. Я могу выйти на улицу и прогуляться. Я даже могу позвонить Кайли, если почувствую себя подавленной. Если мне понадобится, я могу позвонить и Алексу. Он мне уже об этом сказал.
Но от этого мне не становится легче, когда он уже собранный, готовый и так изумительно пахнущий обнимает меня и поднимает на руки в дверях моей квартиры.
Мне все равно больно, когда он говорит мне на ухо: «Я люблю тебя, принцесса», целует меня в шею и не отпускает, пока из моих легких полностью не испарится весь воздух.
И я говорю ему, что тоже его люблю. И, может, так оно и есть. «Может, так оно и есть», — напоминаю я себе.
Стоя в дверном проеме, я смотрю, как Алекс спускается по ступенькам с перекинутой через плечо спортивной сумкой. Но тут он поворачивается, чтобы помахать мне, и я с замиранием сердца вижу, как Алекс подбегает и снова целует меня, обняв за шею.
И я смеюсь, когда он уходит, на этот раз по-настоящему, и снова смеюсь, когда он сигналит мне из своего джипа и вытягивает в окно руку.
А потом Алекс уезжает. И вокруг меня снова воцаряется тьма. Одиночество.
Мой телефон попрежнему в ящике прикроватной тумбочки, мне нужно его зарядить и связаться с мамой, но я вроде как не хочу этого делать, потому что мне будет слишком легко пролистать сообщения и чиркануть Джаксу. Он, скорее всего, меня пошлет, а я этого не вынесу.
Я закрываю дверь в квартиру и, заперев ее, направляюсь по коридору в душ. Там все еще пахнет Алексом. Да и вся моя комната пахнет Алексом, и от этого у меня ноет сердце.
Все это пиздец как тупо. Он пообещал, что вернется, как только сможет. Сказал, что, наверное, завтра. Если нет, то послезавтра точно.
Обещания, обещания.
У меня не получается их выполнять, но это не значит, что у него та же проблема.
Я решаю, что нахер душ, и вместо этого ложусь в ванну с пеной, закрываю глаза и касаюсь спиной кафеля.
Звук воды меня успокаивает. Я думаю о волнах океана, не вспоминая о той дерьмовой пляжной вечеринке. Я думаю о том, каково было бы жить с Алексом на побережье. Может, у нас даже будет спортзал с открытой зоной. Может, я смогу стать примером для юных девушек. А Алекс — помогать мальчикам из неблагополучных семей, и вместо того, чтобы разрушать свои жизни, мы будем спасать чужие.
Может, Илай Аддисон останется далеким воспоминанием, и меня не будут преследовать ужасные поступки, которые мы с ним совершили.
Я ненадолго даю себе помечтать. Потому что, когда я снова открою глаза, все это исчезнет, и на меня вновь обрушится реальность того, кто я, и что натворила.
Сомневаюсь, что такую, как я, простил бы даже сам Иисус Христос. А Алексу очень далеко до милосердия сына Божьего, поэтому, я уверена, что он уж точно не простит. Что бы он там ни говорил, не думаю, что это было всерьез.
Он не может меня любить.
Я для этого слишком изломана.
Хотя это было приятно. Это было приятно, пока не закончилось.
45
ЗАРА
— Ты отлично выглядишь, — говорит мне мама, ковыряясь в своем салате. — Не такая... уставшая, — заканчивает она и, с концами отбросив вилку, пристально меня разглядывает.
Я ее не виню. Это гребаный садовый салат без заправки. В ресторане близлежайшего от Кэйвена городка Фоллс-Крик, известном своей тушеной свининой.