Илай никогда никому этого не рассказывал. Даже Алексу.
Она тоже была сумасшедшей? Знала ли она, какую боль ему причинила? Или только хотела сблизиться?
Я не знаю.
И никогда не узнаю.
— Ты об этом жалеешь? — не удержавшись, спрашиваю я Алекса.
Мы еще не обсуждали то, что он сделал. Той ночью он обнимал меня в моей постели. И мы об этом не говорили.
Алекс смотрит в окно со стороны водителя, и я вижу, как он сглатывает.
— Илай был моим другом, но я никогда по-настоящему его не знал, — грустно усмехается Алекс. — Он четыре года был моим другом и соседом по дому. Но я, блядь, никогда его не знал.
Я закрываю глаза и, не отворачиваясь от Алекса, откидываю голову на сиденье.
— Не думаю, что он сам себя знал.
В салоне джипа эхом отдается тишина.
Это очень тяжело.
Это просто пиздец, как тяжело, но Алекс не отпускает мою руку.
— Не знаю, могло ли все сложиться по-другому. Если бы он вовремя получил помощь. И я не убийца, Зара, — он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и я открываю глаза, хотя это тоже чертовски тяжело.
Просто всего слишком много.
— Я не убийца, — надломленным голосом повторяет он. — Я не такой.
Алекс меня убеждает, хотя я ничего не говорила. Его темные глаза блестят от непролитых слез. У него срывается голос:
— Я не убийца, но я не мог допустить, чтобы он это с тобой сделал. Не мог тобой рисковать, потому что я люблю тебя, Зара. Я люблю тебя, принцесса.
Он захлебывается последними словами, и я перелезаю через консоль, сажусь к нему на колени, закинув ноги на пассажирское сиденье. Алекс утыкается головой мне в шею. Я обнимаю его за плечи, чувствую, как он рыдает, прижавшись ко мне.
— Мне так жаль, — шепчет он и, рыдая сильнее, впивается пальцами в каждый сантиметр моего тела, до которого может достать. — Мне так жаль, но я не мог позволить ему… Я не мог позволить ему причинить тебе боль.
И когда к моим глазам тоже подступают слезы, я их просто не сдерживаю. Я просто ослабляю невыносимый узел у меня в горле, отпускаю эту сердечную боль, и мы плачем вместе с Алексом.
Мы вместе с ним плачем о том, кто, скорее всего, не пролил бы по нам ни единой слезы.
Мы крепко обнимаем друг друга и не разжимаем рук.
Еще очень долгое, долгое время.
51
АЛЕКС
В ночь Хэллоуина мы идем на набережную. Там во всю карнавал, по мосту через канал прогуливаются клоуны на ходулях и наряженные в костюмы люди. В воздухе витает запах торта «Муравейник» и попкорна. Здесь не так много народа, учитывая, что сейчас межсезонье, но думаю, что Заре так нравится больше.
Я знаю.
Я обнимаю ее за плечи, притягиваю к себе и целую в волосы. Зара подстригла их в одной из местных парикмахерских, и теперь они ей по плечи, у них аккуратные края и здоровые кончики. На самом деле я ничего об этом не знал, но она мне на это указала. Зара сказала, что “растрепанные пряди” исчезли, хотя мне никогда не казалось, что ее волосы какие-то “растрепанные”, но неважно. Ее прическа выглядит отпадно, впрочем, так же, как и раньше. Хотя сейчас Зара кажется более взрослой, в хорошем смысле этого слова. Может, более стильной. За исключением того факта, что на ней почти полупрозрачный черный топ с длинными рукавами, заправленный в обтягивающие джинсы, и она без лифчика, так что, возможно, "стильно" – немного не то слово, но мне плевать.
Зара знает, что я не собираюсь ни с кем ее делить так, как Илай, и пока она это понимает (а она сказала, что понимает), мне плевать, что на ней надето. Она может разгуливать, блядь, голышом, мне все равно.
Это напоминает мне о том, как я стянул с нее верх купальника на той гребаной вечеринке, и о том идиотском видео, которое потом изо всех сил старался отовсюду удалить. Хотя, похоже, ее это не волнует.
Наша прошлая жизнь, как она любит это называть. Даже несмотря на то, что все это было не так давно.
Зара действительно ведет себя как другой человек. Она спокойнее, не такая... взвинченная. Потому что трезвая. А еще она добрее. И думаю, больше меня любит.
Когда мы доходим до середины моста, и Зара встает на краю, прислонившись к деревянным перилам, я снова ее целую. Время близится к десяти часам, и на глади воды мерцают звезды, да, вынужден признать, это действительно чертовски романтично.
Я задаюсь вопросом, думает ли о том же Зара, но она только прихлебывает апельсиновый сок из зажатого в руке пластикового стаканчика, и мне сложно понять. Я не знаю, что сейчас у нее на уме. На прошлой неделе я, наверное, раз сто, спрашивал ее, о чем она думает, так что оставляю это в покое, пока совсем ее не задолбал.
Но я никак не могу перестать на нее пялиться. На ее острые скулы, на эти длинные темные ресницы. И даже ночью, даже при звездах и луне, я вижу ее сине-зеленые глаза. Это карибские глаза. Лучше их не описать. Красивые, как море, но круче, чем вид на него, что сейчас перед нами.
— Ты в порядке?
Слова вылетают прежде, чем я успеваю себя остановить. Я никогда не отличался особым самоконтролем, и думаю, что это не поменялось.
Зара переводит взгляд на меня, и мне становится трудно дышать. Особенно, когда ее розовые губы растягиваются в улыбке, а пирсинг в носу поблескивает от звездного света. Она кажется чертовым волшебством.
Хорошо. Совершенно очевидно, я влюблен.
— Почему ты спрашиваешь?
Я замечаю, что она не ответила на мой вопрос, но не обращаю на это внимания, а еще ближе притягиваю к себе, так что ее голова оказывается у меня на плече. Зара слегка улыбается, сжимая в руке свой апельсиновый сок, и я бросаю взгляд на канал. Краем глаза я замечаю тупого клоуна на ходулях, но мне все равно. Я игнорирую его и с криками разбегающихся от него детей.
— Я просто хочу знать, как ты самом деле себя чувствуешь, — шепчу я в темноту.
Зара обнимает меня за спину, я поворачиваюсь, чтобы на нее посмотреть, и она заглядывает мне в глаза.
— Честно? — шепчет она, и я чувствую, что напрягаюсь, готовясь к ее словам.
Они могут быть совсем не такими, какие я хочу услышать, и мне следует с этим смириться. Я хочу слышать правду, даже если она горькая. Я всю последнюю неделю до нее докапывался. Наверное, слишком часто. Знаю, что это вредно для ее выздоровления, но я не могу все время ходить рядом с ней на цыпочках, а я всегда хочу быть с ней.
— Лучше, конечно, честно, — тихо говорю я.
Зара опускается на корточки, уронив с плеча мою руку, ставит свой стакан с апельсиновым соком на деревянные доски, а затем снова поднимается и обвивает руками мою шею, встав при этом на цыпочки, хотя на ней серые ботильоны на высоких каблуках. Еще одно новое слово, которому я у нее научился.
— Я люблю тебя, Алекс Карди.
Я не могу объяснить чувство, что вспыхивает у меня в груди, когда Зара произносит эти слова. Не могу объяснить, как оно набухает и почти взрывается, и я сожалею обо всем плохом, что было раньше, обо всем дерьме, что я о ней наговорил. Что ей сделал. Обо всей этой херне с моим бывшим соседом по дому и как я уехал на побережье, а он снова прибрал ее к рукам.