Пока разведчик, бормоча проклятия, шел к нему, Джаг торопливо смахнул рукавом пыль с массивного металлического ошейника. До сих пор он не обращал внимания на мотивы резьбы, которой было украшено подобие латного ошейника. Раньше она казалась ему причудливым орнаментом, бессмысленным переплетением вычурных завитков и линий, но теперь…
Теперь он отчетливо различал тщательно проработанные сцены жутких казней и пыток. Резьба изображала мужчин, женщин и детей, которых распинали и обезглавливали. Палачи в масках подвешивали живые тела на крючья, вспарывали жертвам животы и выгребали из них внутренности, а целые своры собак растаскивали в стороны кишки и грызлись за право обладания ими. С помощью маленьких гильотин палачи отрезали женщинам груди, а мужчинам — половые органы…
На тяжелом металлическом ошейнике была мастерски воспроизведена целая галерея неописуемых ужасов.
Палец Джага скользил по рельефу резьбы, очищая его от песка и пыли, и из-под него постепенно появлялись отрубленные руки, вырванные глаза, обрезанные уши. Все те же палачи в масках зашивали живых котов в животы своих агонизирующих жертв.
Вцепившийся в руку Джага, почти загипнотизированный ужасающим зрелищем, Кавендиш был бледен как мел. Неожиданно он заметил на руках мумии браслеты и кольца — дешевые безделушки, которые произвели на разведчика ошеломляющий эффект одной деталью.
— На них изображено то же самое, — выдохнул он изменившимся голосом. — Все эти железки покрыты той самой мерзостью! Хотел бы я знать, кем был этот тип, если носил на себе подобные побрякушки?
— Ты хочешь сказать «кем были эти типы»? — поправил его Джаг, указывая на других покойников, торчавших в песке неподалеку.
Глубоко обеспокоенные своим открытием, Джаг и Кавендиш обошли все мумии, внимательно разглядывая их украшения. И каждый раз их ожидала одна и та же галерея ужасов: женщины, раздавливаемые прессом с длинными стальными шипами, мужчины, которых постепенно опускают в емкости с дымящейся жидкостью — скорее всего кислотой…
— Не знаю, кем они были при жизни, но их склад ума и вкусы я бы назвал извращенными, — поставил диагноз разведчик. — Уверен, что они входили в состав какого-то тайного братства, может быть, цеха палачей?
Поглощенный своими мыслями, Джаг покачал головой. Но едва он открыл рот, собираясь поделиться с Кавендишем собственными предположениями, как снова появилась Тания, неся в охапке куски брезента и веревки.
— Чего вы ждете? — взорвалась она, буквально трясясь от гнева. — Несите их сюда, заворачивайте в брезент и поднимайте в паланкин второго тальмока!
Кавендиш аж подскочил, услышав ее слова.
— Но это мой тальмок! — возмутился он. — А где буду спать я? В их нежных объятиях? Можно было бы приторочить их к крупам всех животных, распределив нагрузку поровну…
— Об этом не может быть и речи! — уперлась молодая женщина. — Я хочу, чтобы они находились в укрытии. А вы перейдете на головное животное к Джагу.
Разведчик пожал плечами, отказываясь начинать бесполезный спор. Времени у них оставалось не так уж много, а никому не нужная дискуссия задержит их еще больше и не приведет к взаимоприемлемому результату, учитывая несговорчивый характер их спутницы. Кроме того, это дело начинало сильно беспокоить Кавендиша, и разведчик, так же, как Джаг, торопился поскорее продолжить переход через пустыню.
Джаг развернул на песке куски брезента, принесенные молодой женщиной, и с помощью Кавендиша уложил первую мумию на грубую ткань.
Тания стояла рядом, скрестив руки на груди, и внимательно наблюдала за их работой, но не проявила ни малейшего желания оказать помощь. Она живо отскакивала в сторону, словно опасаясь подхватить какую-то заразу, когда мумифицированное тело, казалось, вот-вот коснется ее ног…
Несмотря на то, что мумий было только четыре, их упаковка и переноска на тальмока заняла весь следующий день.
Каждый раз требовалось втащить мрачный груз на спину спящего тальмока, что само по себе было отнюдь не простым делом, затем как следует закрепить его на дне паланкина, приведенного в божеское состояние… и все начать снова.
К концу дня Джаг и Кавендиш не чувствовали ни рук, ни ног, словно весь день напролет вкалывали в каменоломне. Несмотря на феноменальную силу и выносливость, Джаг чувствовал себя как загнанная лошадь.
Умирающий день бросал последние багровые отсветы на иззубренную линию горизонта и в сочетании с длинными черными тенями от дюн, протянувшимися через всю пустыню, придавал действиям людей особо зловещий смысл.