Он каталогизировал все обнаруженные им элементы и составленные из них силикаты, соли и льды. Он сразу заметил, что здесь слишком много трансуранов, от плутония и фермия до актиноидов и бешеных.нестабильных атомов, которые никому из физиков Ордена еще не удавалось синтезировать.
Присутствовало здесь и нечто иное. Близ корон некоторых звезд – обычно это были одиночки средней величины, вокруг которых вращались пять или более газовых планет-гигантов – мерцали завесы материи, чей атомный вес был не больше, чем у платины или золота. Данло не смог определить, жидкая она или твердая. Временами, на расстоянии десяти миллионов миль, она приобретала текучий блеск ртути и все оттенки золота, временами оказывалась легкой, как литий. К своему изумлению, Данло открывал здесь элементы с атомным весом меньше водородного.
Он знал, что это невозможно: физики никогда не выдвигали гипотез о существования подобных атомов. Данло понял, что Твердь создает новую материю, которой прежде не было во вселенной. Ни его телескопы, ни его компьютеры, ни вся теоретическая физика не могли разобраться в этой божественной субстанции.
Он догадывался, что Твердь овладела тайной полного разложения материи и пересоздания ее, начиная от инфонов и струн, из которых, по мнению некоторых механиков, строятся протоны и нейтроны. Возможно, Она пыталась создать более совершенное вещество для нейросхем своего мозга, то есть более совершенный субстрат для чистого разума. Данло забавляла мысль, что Она, быть может, попросту строит планы на будущее.
Говорят, что все протоны в конечном счете распадутся на позитроны и пионы, и вся вселенная, таким образом, испарится, преобразовавшись в свет – через каких-нибудь десять тысяч триллионов в квадрате лет. Возможно, Твердь творила свою материю из частиц более стабильных, чем протоны, синтезируя что-то вроде пластмасс, которые выдерживают сырость гораздо дольше естественного дерева. Если боги и богини обладают такой же волей к жизни, как люди, они, уж конечно, должны создать себе тела, не подверженные смерти и тлению.
Ни один механик Ордена еще не имел счастья произвести анализ подобного вещества, и Данло решил взять пару проб, чтобы показать друзьям.
Дело вроде бы простое – надо только послать роботов и зачерпнуть несколько литров субстанции, но в действительности это представляло немалую опасность. Прежде всего, это означало трудные и опасные маневры возле ближайшей белой звезды.
Данло пришлось бы выйти из мультиплекса в области температур столь высоких, что даже его алмазный корабль мог бы расплавиться. А потому ему предстоял еще бросок через реальное пространство до кармана искусственной материи. Только так он мог накачать ее в свой трюм, чтобы вернуться в прохладные вневременные струи мультиплекса и продолжить свой путь.
Открыв окно в мультиплекс, чтобы подойти к белой звезде и выполнить эту второстепенную миссию, Данло сразу почуял неладное. “Снежную сову” тут же засосало в серо-черное хаотическое пространство, совершенно ему незнакомое. Это пространство не должно было находиться там – возможно, оно вообще не имело права на существование. Окно, открытое им, должно было вывести его к другому окну, а то другое – к третьему, прямо в пылающую голубую корону намеченной им звезды. Вместо этого корабль попал в водоворот, очень напоминающий пространство Лави, только чернее, и насыщенное нулевыми точками, как старое вино – осадком. Маршрут почти сразу же заколебался, как мираж над замерзшим морем, а потом Данло, как ни трудно в это поверить, вообще потерял свой маршрут.
Это одно из самых худших несчастий, которые могут приключиться с пилотом. Данло двигался через безмаршрутное пространство, где, казалось, не было ни начала, ни конца.
Некоторое время он, обливаясь потом, молился и лгал себе, надеясь, что это окажется не сложнее обычного пространства Мебиуса. Но чем больше он отдалялся от точек выхода на искомую звезду, тем ощутимее подступало отчаяние.
Ни один пилот, насколько он знал, не выходил еще из такого пространства. Возможно, ни один пилот даже и не сталкивался с чистым хаосом – Данло всегда учили, что под всеми кажущимися разветвлениями и турбуленциями мультиплекса прощупывается прочный математический костяк. Сейчас он не был в этом так уверен. Хаос вокруг него сворачивался и давил на корабль, загоняя его к нулевой точке. Это было почти все равно что попасть в снежинку Коха, где одни кристаллические точки вложенные в другие, стремятся к нулю. Данло, вокруг которого клубились миллиарды таких снежинок, дивился природе сложных явлений, где внутри одних элементов обнаруживаются другие, и так до бесконечности. Он мог бы с легкостью затеряться в этих бесконечностях, не будь его воля к освобождению так сильна. В безнадежной, казалось бы, ситуации он пытался построить модель хаоса и проложить маршрут через эту невероятную часть мультиплекса.
Для первой модели он применил простое преобразование множества Мандельброта, при котором маршрут z после итерации в комплексной плоскости переходит в z2 + с, где с – комплексное число. Когда это не дало результата, он стал преобразовывать другие множества – Лави, Джулии и даже множества кватернионовых полей Соли применительно к мутировавшему сгущению. Все напрасно. Корабль, вращаясь, падал в почти непроницаемый чугунно-серый мрак, и Данло, забросив математику, обратился к метафорическим определениям хаоса, которые узнал еще в детстве. Он был уверен, что скоро умрет, так почему бы хоть как-то не утешиться перед смертью? Он освободил ум от идеопластов и прочих математических символов, и ему вспомнилось слово “эеша-калет”, означающее холод, предшествующий снегу. Данло перестал потеть. Он ждал, когда хаотический шторм усилится и убьет его, и все тело казалось ему холодным и чужим.
Уступить хаосу было легко – так одинокий человек уступает холодному ветру, который швыряет его на лед. Сделав это, Данло наконец присоединился бы к своему племени. Но древнейшая мудрость его народа гласила, что человек должен умирать в свое время, и что-то внутри Данло шептало, что его срок еще не пришел. Все это время, когда он плавал в ледяном мраке своей кабины, держась за шрам над глазом, дрожа и вспоминая, чтото говорило ему: живи. Он все время слышал этот долгий, темный, страшный зов – быть может, голос самого хаоса.
В центре хаоса явилась чернота, яркая, как зрачок глаза.
Эту черноту окружали тайные цвета: сперва шел яркий оранжевый обод, а за ним чистейшая снежная белизна, прекрасней которой Данло ничего не видел. Эти краски существовали и внутри, и вне его. Данло опять подключился к корабельному компьютеру и заново вгляделся в мультиплекс.
Перед ним, на обратной стороне звезд Тверди, в темных извилистых туннелях фазового пространства, появился странный аттрактор: стабильный, непериодический, малоразмерный. Его петли и спирали включали в себя бесконечное множество фрактальных каналов внутри конечного пространства. Ни один из этих каналов не мог пересечься или соприкоснуться с другими. Существовала гипотеза, что странные аттракторы представляют собой черные дыры мультиплекса. Ни один объект, приблизившись к такому, не сможет избежать его бесконечности. Пилот, вошедший в странный аттрактор, будет спускаться по бесконечным спиралям в черноту и безвременье. Любой пилот в здравом уме должен бежать от такого аттрактора. Этот вариант напрашивался сам собой – но куда было бежать Данло?
Аттрактор, как ни удивительно, притягивал его, почти что звал – так будущее зовет все живое навстречу блестящей судьбе.
Данло не мог противиться этому зову. Настал момент, когда он направил свой корабль в такое место, о котором прежде и помыслить не мог. Он совершил это безмолвное подтверждение в темноте своего корабля, и им овладело неистовство. Тело начало теплеть, словно согретое солнечными лучами, сердце забилось быстро и сильно. Кровь вскипела тысячами бурных потоков, которые, при всем своем буйстве и взвихренности, послушно несли влагу к сердцу. Если хаос и существовал гдето, то бушевал он внутри самого Данло, но там же присутствовал и порядок. Хаос-порядок, порядок-хаос – Данло впервые понял глубокую связь между этими, казалось бы, взаимоисключающими понятиями.