– Спасибо тебе, пилот, – сказала она, вытерев глаза и снова овладев голосом. – Спасибо, Данло Звездный. Мы будем скучать по тебе.
– Вам спасибо, благословенная Харра. Мне вас тоже будет недоставать.
Данло порывисто встал. Его, как звезду, переполняла не только анимаджи, эта беспредельная радость бытия, но и какая-то страшная новая энергия. Его глаза казались синими окнами, распахнутыми навстречу всем чудесам пространства и времени – и всем ужасам мультиплекса. Странность, глубокая и ясная, как зимняя ночь, окружила его, и он видел, как надвигается будущее во всей ярости гонимых ветром туч. Он медленно, низко, с бесконечной грацией поклонился Харре и вышел в боковую дверь на широкий балкон. Подойдя к белым пластмассовым перилам, он оказался под куполом; покрывающим город Орнис-Олорун. Звезды, как почти всегда на Таннахилле, едва проглядывали сквозь загрязненную атмосферу, но Данло пришел сюда не для того, чтобы смотреть на звезды.
Вернее, на эти звезды, озаряющие город своим слабым, старым светом. Харра тоже вышла на балкон и встала у перил рядом с ним.
Как часто бывало с ним в ожидании раскрытия будущего, Данло начал считать удары своего сердца. Он смотрел и ждал, и при каждом толчке крови у него в груди на Таннахилле рождался ребенок и умирал старик – а где-то во вселенной умирала звезда, окутанная огненными облаками водорода, сливающимися в световой шар. Данло слушал этот ритм своего сердца и почти слышал, как рождаются сверхновые, одна за другой; они звонили, словно колокола, ревели, как огненный ветер, пульсировали и гудели – в Скульпторе и Гончих Псах, среди звезд Экстра. Он почти видел их убийственный свет – ужасную и прекрасную разновидность света глубокого сознания, который озаряет все вещи одновременно.
Каждый мужчина и каждая женщина – это звезда.
Харра тихо дышала рядом с ним, и его сердце отсчитывало один мучительный момент за другим. Данло смотрел на восток, в чернильно-черное небо градусов на шестьдесят восемь выше горизонта, – в ту сторону, откуда прибыл на Таннахилл его корабль. Он смотрел на звезду Нового Алюмита, близкую, но невидимую невооруженному глазу. Думая об Изасе Леле, Лиесвир Ивиосс и других знакомых ему нараинах, он начал обратный отсчет.
Сто… девяносто девять… девяносто восемь… девяносто семь…
Он вспомнил тридцатиуровневый город Ивиюнир, где жили нараины, и сияющее Поле, где миллионами бродили их образы, надеясь найти путь к божественному.
Шестьдесят шесть… шестьдесят пять… шестьдесят четыре… шестьдесят три…
Где– то в той части Поля, которую нараины называют Раем, обитали Трансцендентальные Единства -Маралах, Тир, Мананнан и то великое составное существо, которое Данло знал как Шахар. Он хорошо помнил Шахар. Глядя в небеса, соединяющие Таннахилл со звездой Нового Алюмита, Данло вспоминал, как Шахар поглотил его и как любовь волна за волной принизывала его, словно световой океан.
Двадцать два… двадцать один… двадцать… девятнадцать…
Подлинная тайна вселенной – это любовь, вспомнил он.
Она связывает мужнину с женщиной и мужчину с мужчиной, она связывает всех – мужчин, женщин и детей. Все люди, даже те, кто стремится преодолеть свое физическое естество и преобразиться в чистые светозарные существа, живут ради этой любви превыше любви.
– Четыре… три… два… один…
Бесконечные возможности. И бесконечная боль.
Он ждал целую вечность, когда свет упадет на него, и наконец дождался. Звезда нараинов пронзила черноту вселенной одинокой серебряной искрой – и взорвалась, стремясь в бесконечность сразу во всех направлениях. Данло, ослепленный светом, озарившим темное небо Таннахилла, схватился за голову и припал на одно колено, ловя ртом воздух. Его смутно удивляло, что Харра не кричит от боли и не закрывает руками лицо. Может быть она думала, что Данло, глядя на восток, ожидал лишь восхода солнца, ничего более. Она не понимала, что с ним творится, как не понимала, видимо, и того, что Бертрам Джаспари только что убил звезду при помощи машины, называемой морришар. Она не понимала страшного значения звездного взрыва, убившего миллионы людей, но Данло держался за грудь так, словно разорвалось его собственное сердце.
Потом он кое-что вспомнил. Харра никак не могла видеть эту сверхновую – по крайней мере глазами. Солнце Нового Алюмита погибло всего мгновение назад, но понадобится около сорока лет, чтобы его свет пересек пространства Экстра и загорелся в небе Таннахилла. Даже Новый Алюмит отделяет от его звезды сто миллионов миль, и пройдет еще немало мгновений, прежде чем свет, упав на Ивиюнир и другие города, испепелит все живое на планете.
– Пилот, что с вами? Не хотите ли присесть?
Ласковые слова Харры повисли в ночи, как жемчужины.
Данло медленно встал, зажимая рукой левый глаз. Он не знал, говорить ли ей об этой сверхновой и о гибели людей, которые некогда принадлежали к Вечной Церкви. Пожалуй, лучше не надо, решил он. Даже такая великая душа, как у Харры, способна вынести лишь определенное количество боли за один раз. Да и что ему, собственно, известно? Быть может, он всего лишь грезил или скраировал, видя очертания и краски реальности, которая никогда не осуществиться. Скоро он поведет свой корабль в Экстр, чтобы удостовериться или разубедиться в правде этого страшного видения, едва не остановившего его сердце. Но чувствуя, как свет этой звезды пронизывает его сознание и горит в каждом атоме его существа, он вне всяких надежд и сомнений знал: это правда.
Они помогли мне найти Таннахилл, чтобы обрести мир, думал он, а я принес им войну. Хуже того – полное уничтожение. О Агира, Агира, что я сделал?
– Пилот?
Данло понял, что ему или другим пилотам Ордена придется выследить Бертрама Джаспари и обуздать его – возможно, даже уничтожить. Скоро в небесах начнется война, и он наконец-то достигнет конца своего путешествия.
– Пилот, пилот, что вы там видите?
– Я вижу свет, – правдиво ответил Данло и перевел взгляд на Харру. – Только свет. Он везде, ведь верно?
Харра, подумав, наверно, что это слова надежды, с улыбкой коснулась его лица. И надежда, как ни странно, пожалуй, все-таки была. Не для нараинов, чье желание раствориться в световом шаре наконец-то осуществилось, а для других, которые до сих пор обитали в своих человеческих телах, и дышали ночным воздухом, и слышали родные голоса друзей и близких. Возможно, Архитекторы были правы, считая смерть звезд священной: ведь их гибель всегда рождает новые жизненные элементы. Возможно, надежда существовала даже и для него, Данло. Не странно ли, что в момент величайшего отчаяния он обнаружил в себе своего отца – а заодно и лекарство от неизлечимой болезни? Он принес войну двум мирам и, возможно, позволил ей вырваться в космос, но он принес и мир, ибо на Таннахилле он достиг самой главной своей цели: спасти Экстр.
И кое– что еще он принес. Харра Иви эн ли Эде объявила его светоносцем, но что это за таинственный свет, носителем которого он стал? Он смотрел на морщинистое лицо Харры, освещенное теперь силой и благородством ее духа. Смотрел на пылающую в небе сверхновую и во мрак собственной души.
Есть много путей нести свет, решил он, и когда-нибудь он узнает, который из них наилучший. Когда-нибудь он снова войдет в мерцающий океан сознанияу внутри себя и останется там, пока весь свет творения не откроется ему. Тогда он наконец станет настоящим человеком – настоящим Светоносцем, который смотрит на раны мира улыбчивыми глазами и держит в своих руках величайшую силу вселенной.
Но пока что он обыкновенный человек, мечтающий вернуться домой. Со странной улыбкой он предложил Харре руку.
Сейчас они вернутся в Мавзолей и, возможно, задержатся там ненадолго, осмысливая трагедию человека, попытавшегося стать Богом. Данло возьмет образник, бамбуковую флейту и сундучок со всеми своими пожитками. Он попрощается с Харрой Иви эн ли Эде, благословенной женщиной, которую полюбил, как мать. Потом он поднимет свой корабль и уйдет в галактику, где звезды всегда прекрасны и свет уходит все дальше и дальше в неизведанное.