В кухне имелся солидный запас чая, сыра, фруктов и прочей еды, которую Тамара любила готовить для него, но все здесь – от апельсинов и кровоплодов, уложенных идеально ровными пирамидами в голубых вазах, до отсутствия хлебных крошек и капель меда на плиточных столах – говорило о том, что кухней никто не пользуется. Об этом же говорили свежие, несмятые полотняные наволочки на подушках в чайной комнате – на них явно никто никогда не сидел. От шегшеевых шкур в каминной пахло новым мехом, а не потом, и оба камина блистали чистотой – ни золы, ни сажи. Как будто Твердь, сняв макет его памяти, восстановила все до мельчайших деталей, но позабыла о беспорядке и грязи, всегда сопутствующих нормальной органической жизни.
Все остальное Она скопировала безупречно. Стропила розового дерева и потолочные окна были такими же, как их помнил Данло. В чайной на низком лакированном столике стояли чашки, на подоконнике выходящего на океан окна – статуэтка медведя доффалы и семь натертых маслом камней. Каждая вещь в доме совпадала с его памятью – кроме одной. Войдя в медитационную, Данло сразу заметил на стене сулки-динамик, что было очень странно, поскольку Тамара запрещенной техникой никогда не пользовалась. Ей не нравились ни компьютерные симуляции, ни всякого рода искусственные образы и звуки. Если бы она даже и питала склонность к анимации и другим видам псевдореальности, то никогда не допустила бы ничего подобного в свою медитационную комнату. Данло, желая узнать, на что запрограммирован динамик, повернулся к нему лицом и сказал: – О нет.
В первый момент никакой реакции не последовало, и Данло подумал, что динамик настроен на чей-то другой голос. Он стоял, глубоко дыша, и чувствовал почти облегчение оттого, что динамик не подал признаком жизни. Он ожидал и боялся, что перед ним явится образ Тамары, высокой, нагой и до боли прекрасной, как в реальности. Но тут паутина нейросхем динамика внезапно осветилась, и в центре комнаты появилось изображение.
Такого Данло никогда еще не видел. Из пола вырос огненный столб, переливающийся яркими красками, но не воспламеняющий ни паркета, ни висячих растений, ни воздуха. Вскоре беспорядочные огни сложились в знакомые Данло символы.
Это были идеопласты, но не математические, а относящиеся к универсальному синтаксису. Всего в трех футах перед ним мерцали изумрудом, сапфиром и турмалином трехмерные знаки вселенского языка холистов, который Данло выучил еще послушником.
Этот рафинированный и красивый язык мог передавать любые аспекты реальности от инопланетных архетипов в поэзии Четвертых Темных Веков до нейронного шторма в мозгу грезящего аутиста. Идеопласты успешно отражали парадоксы цефической теории о круговой редукции сознания и языки инопланетных рас, а иногда даже фонемы и звуки любых человеческих языков, живых или мертвых. Чаще всего универсальный синтаксис применялся в библиотеках и различных кибернетических пространствах, давая пользователю возможность приобщиться почти к любой отрасли знания. Лучше всего идеопласты воспринимались в виде больших кристаллических массивов, которые компьютер подавал в визуальное поле человеческого сознания.
Данло не привык к проекции таких массивов в обычной комнате, и ему понадобилось время, чтобы приспособиться к новому способу восприятия и начать видеть в этих идеопластах какой-то смысл. Он расшифровывал их медленно, как древние китайские иероглифы или слова незнакомого ему инопланетного языка. Послание, мерцающее посреди медитационной, в конце концов оказалось очень простым – это было обычное приветствие, составленное богиней для него, Данло: Далеко ли путь держишь, пилот? Как тебе удалось зайти так далеко без ущерба для себя, Данло ви Соли Рингесс?
Данло чувствовал, что на это приветствие надо ответить незамедлительно, но не знал, как это сделать. В доме не было ни одного шлема, поэтому он не мог подключиться к динамику и генерировать в ответ свои идеопласты. Возможно, в столь неуклюжем методе общения вообще не было необходимости.
Возможно, Твердь читала его мысли без каких-либо подручных средств. Если попросту генерировать слова в речевом центре мозга и ждать, пока они не проклюнутся наружу сами, как птенцы талло, Она, возможно, услышит его и ответит.
Как ты сумел залететь так далеко, Данло ей Соли Рингесс, сын Мэллори Рингесса?
Некоторые идеопласты на глазах у Данло рассыпались, словно осколки разбитого витража, и растаяли в воздухе, а на их месте появились новые. Данло подумал, что с тем же успехом может выражать свои мысли и вслух. Он сглотнул, чтобы увлажнить горло, и очень официально произнес:
– Я прилетел сюда из Невернеса. Меня зовут Данло ви Соли Рингесс, я сын Мэллори Рингесса и внук Леопольда Соли. Могу ли я узнать ваше имя?
Его вопрос оставили без внимания. Идеопласты не изменились, и их значение осталось прежним: Как ты сумел залететь так далеко, Данло ви Соли Рингесс?
На этот раз Данло направил свой голос прямо в динамик и ответил весело:
– Мне здорово повезло.
Он подумал, что Твердь, возможно, вовсе не воспринимает ни его мыслей, ни звуковых вибраций этой комнаты. Возможно, Она даже с динамиком не контактирует. У богини величиной с туманность, вмещающей в себя сто тысяч звезд и несчитанные миллионы лунных мозгов, есть дела поважнее, чем беседа с каким-то пилотом. Возможно, богиня, чей разум недоступен человеческому, просто создала этот мир, построила этот дом и запрограммировала этот динамик, чтобы он отвечал Данло наиболее вероятным образом, если Данло посчастливится найти дорогу сюда.
Только ли удача тебя вела?
Мейя вела судьба, подумал Данло. Это она помогла мне выбраться из хаоса. Но, в конце концов, случай и судьба связаны теснее, чем гриб и водоросль, образующие в симбиозе лишайник.
– Что такое, в сущности, удача? – спросил он.
Идеопласты перестроились в новую фразу: Первое правило этого обмена информацией гласит, что ты не должен отвечать вопросом на вопрос.
– Прошу прощения. – Данло начал сомневаться, что сознание богини, известной как Калинда, обретается где-то за стенами этой комнаты, далеко от этой планеты. Уж очень незатейливой представлялась программа сулки-компьютера. Возможно, все его реплики – это продукт искусственного интеллекта, изобретающего умные слова на основе простых правил. Второе правило обязывает тебя отвечать на все мои вопросы.
– На ваши вопросы? Но кто вы?
Идеопласты не изменились, и Данло вспомнил, что в самом деле не ответил на вопрос Тверди. Он вздохнул и сказал:
Да, меня привела сюда удача… и не только она.
– Что же еще?
Данло прошелся по комнате, оставляя легкие отпечатки своих потных ступеней на прохладном паркете. Описав круг, чтобы рассмотреть колонну идеопластов с разных точек зрения, он сказал:
– Я заблудился в хаотическом пространстве. А потом во тьме, в безвременьи, появился аттрактор – очень странный, очень дикий, но и знакомый тоже. Рисунки, алые и золотые, вспыхивали, перестраивались и повторялись. Столько чертежей, столько возможностей. Потом я кое-что вспомнил. Сначала я подумал, что это память о будущем, видение вроде тех, что бывает у скраеров. Но нет, это было нечто иное. Я вспомнил то, что никогда раньше не видел, – не знаю как. Это родилось у меня в уме, как звезда. Рисунок, воспоминание. Благословенная математика, благословенная память – они направили меня в аттрактор, и я вышел из мультиплекса над этой дикой Землей.
Идеопласты тут же растаяли, сменившись новыми, и Данлр прочел:
Мне нравится твой ответ, Данло ей Соли Рингесс.
Данло оперся для поддержки на холодный гранит камина.
– Никогда не думал, что есть другая Земля, такая реальная, – сказал он.
Земля это Земля это Земля. Но знаешь ли ты, которая из Земель – та самая?
– Сначала я не знал, реальна эта Земля или нет. И думал, способна ли богиня поместить ее изображение – со вкусом, осязанием и прочими ощущениями – в мой мозг.
Ты знаешь, что эта Земля реальна. Ты знаешь то, что знаешь.