– Разве это так ужасно – вспоминать?
– Да. Всякая война ужасна.
– Ты воевать не будешь, Данло.
– Кто же тогда? Ты?
– И я, и не я. Не забывай, что “я” у меня много. Воевать будет Она. В некоторых своих аспектах Она страшная богиня и любит войну.
Данло помолчал, копая песок носком мокрого сапога, и спросил: – А ты что любишь?
– Любовь. – Она обняла его, прильнула к нему головой и прошептала ему на ухо: – Небо, деревья и ветер. Тебя.
Он водил пальцами по ее гладкой мускулистой спине, обнимал ее крепко, почти яростно, и чувствовал, как это хорошо. От ее волос пахло солью и солнцем – этого чистого запаха он не забудет уже никогда, даже если и покинет этот мир. Но сейчас, когда он обнимал ее, и ее сердце билось так близко от его сердца, и дыхание ее жизни овевало его ухо, он не представлял себе, как сможет расстаться с ней. Он смотрел через ее плечо на север, где до самого неба вздымались горы. Как хорошо было бы обнимать ее под этими туманными горами вечно – пока они стоят, эти горы, пока дожди и ветра лет так через миллион не превратят их в песок и не смоют в море.
Целый мир.
Внезапно он разомкнул объятия и повернулся на запад, в сторону моря. День, ясный и холодный, предвещал зиму. За прибрежными скалами летела в теплые края стая перелетных крачек. А еще дальше, почти на горизонте, скользил в вышине по ветру одинокий альбатрос. Океан катил свои волны, как всегда, и Данло слышал шум его холодных, глубоких, синих вод. С моря надвигался осенний шторм, венчая волны белыми гребнями. Весь мир под низким утренним солнцем лучился светом. Перед лицом этой невозможной красоты Данло был очень близок к тому, чтобы жениться на Тамаре и остаться здесь навсегда.
Но тут он вспомнил о своей пилотской присяге и о своих нерушимых обетах. Вспомнил свое стремление стать асарией и все другие свои мечты. Он так долго смотрел на море, не шевелясь и не мигая, что глаза стало жечь. Слова. Все его клятвы и обещания – всего лишь слова. Что значат они по сравнению с чудом лежащего перед ним мира? Разве могут слова трогать его и любить, как эта прекрасная женщина, так терпеливо ждущая рядом с ним?
Все произнесенные им слова были ничто, но он не мог забыть того, что стояло за ними. Не мог забыть о родных племенах, умирающих за полгалактики от него на своих ледяных островах. Не мог забыть о настоящей Тамаре с потерянной памятью и золотой душой, живущей где-то среди звезд. В один момент, пока он стоял и смотрел на море, вся его жизнь вернулась к нему и хлынула в его сознание, как океан. Это был момент выбора и решения, страшный момент подлинного испытания. Этот тест Твердь не планировала – сама жизнь сейчас испытывала его. Жизнь, судьба, а может быть, он сам.
– Пожалуйста, скажи, что останешься со мной, – сказала Тамара.
Был момент, когда весь мир застыл, как зимнее море, и тут же снова ожил в движении волн, солнца и чаек, кричащих от голода и любви.
“Да, я останусь с тобой” – эти слова казались такими же простыми, как биение сердца. Данло хотелось сказать их почти так же, как обнимать Тамару и вечно чувствовать щекой ее душистое дыхание. Вместо этого он повернул к ней голову и сказал:
– Мне жаль, но я должен уйти.
Он не мог смотреть на нее и поэтому смотрел на свой корабль, прикидывая, сколько времени придется его откапывать. Стихии этого мира не причинили, как видно, вреда алмазному корпусу, и тот сверкал черным блеском, как всегда.
– О, Данло, Данло, – сказала она.
Он с трудом вынес безмерную печаль, вложенную в эти слова, но удивился тому, как спокойно и ровно звучит голос Тамары.
– Мне жаль, – повторил он, – но если испытания окончены, мне пора в путь.
– Мне тоже жаль. Я думала, что ты останешься.
– Нет, я не могу.
– Конечно – ты ведь еще не завершил своего пути.
– Да.
– Тогда ты, наверно, захочешь услышать ответы на свои вопросы. Надеюсь, ты еще не забыл, о чем хотел спросить.
– Нет, не забыл.
– Так спрашивай.
– Прямо сейчас? Здесь?
– Почему бы и нет?
– Значит, можно?
– Конечно. Раз уж ты пролетел двадцать тысяч световых лет от звезды Невернеса, чтобы задать Тверди свои вопросы, пользуйся случаем. Но подумай хорошенько, прежде чем спрашивать.
Данло наконец заставил себя взглянуть на нее и с облегчением увидел, что она улыбается. Ему вспомнилось, что Твердь любит отвечать загадочно тем, кто ее вопрошает.
– Вот мой первый вопрос: известно ли тебе средство от медленного зла? От чумы, убившей мой народ?
Тамара на миг прикрыла глаза и сказала:
– Нет, я такого средства не знаю. А вот ты знаешь. Всегда знал. Когда-нибудь ты узнаешь его заново, если завершишь свой путь. Именно ты, Данло, кто бы ты ни был на самом деле.
Он долго обдумывал этот странный ответ, переминаясь с ноги на ногу, чтобы согреться, и наконец сказал: – Я не понимаю.
– Что ж, очень жаль, если так.
– Не могла бы ты сказать это как-нибудь попроще?
– К сожалению, нет. Но ты можешь задать мне второй вопрос, и я обещаю ответить на него как можно проще.
Данло подышал на пальцы и подставил руки солнцу.
– Где я могу найти своего отца? – спросил он.
Она приоткрыла свои прелестные алые губы, чтобы сообщить ему то, что он так отчаянно стремился узнать, – и ответ позабавил его своей ясностью прямотой и полнейшей бесполезностью:
– Ты найдешь своего отца в конце своего пути.
– Где же это? – спросил он.
– Это твой третий вопрос?
– Нет. Я просто хотел…
– Понимаю. Но я предупреждала тебя: подумай, прежде чем спрашивать.
– Теперь я это понял.
– Хорошо. Можешь задать мне третий вопрос.
Данло втянул в себя холодный воздух и задумался. Ему ужасно хотелось знать, жив ли воин-поэт и будет ли он по-прежнему преследовать его, Данло, как морской ястреб чайку. Но если он спросит Ее об этом, его путешествие может закончиться прямо здесь. Поэтому он обуздал свое любопытство и задал свой ключевой вопрос:
– Где находится планета Таннахилл?
– Не знаю.
– Как так? Правда не знаешь?
– К сожалению, нет.
– Я думал, ты знаешь почти все.
– Увы.
Он грустно улыбнулся, глядя на свой зеркально-черный корабль. Он проделал такой долгий путь, чтобы задать эти три вопроса, а теперь, получив ответы, стал знать ненамного больше, чем в начале своего путешествия.
– Я этого не знаю, – сказала она, глядя на него с живейшим сочувствием, – но есть некто, кто может знать.
– Кто же это?
– Я почти уверена, что Богу Эде известна звезда Таннахилла.
– Но ведь Бог Эде умер?
– Умер, да, – но, может быть, отчасти жив.
– Опять загадка. Ты говоришь загадками и парадоксами.
– Отправляйся к Эде – и ты, возможно, получишь ответ на эту загадку.
Этот простой совет развеселил Данло, и он засмеялся.
– Вот одна из радостей пилотской жизни: тебя вечно посылают “туда, не знаю куда”.
– Почему “не знаю куда”?
– Потому что никто не знает, где живет Эде. Это почти невозможно – найти в галактике из ста миллиардов звезд бога, которого никто еще не находил.
– Я знаю, – сказала она. – Знаю, где Он живет.
Хотя секретничать необходимости не было, она подошла к Данло вплотную и шепотом, на ухо, назвала ему координаты звезд в возможном секторе нахождения Эде.
– Зачем ты мне это говоришь? – спросил Данло, взяв ее за руки. – Ведь я уже получил три своих ответа?
– Я хочу, чтобы ты это знал.
– Не думаю, чтобы Твердь сказала мне это.
– Но я и есть…
– Не думаю, чтобы Твердь сказала мне это в ипостаси Матери, грозной и ужасной богини.
– Не будь в этом так уверен. Она, право же, очень капризна.
– Зачем же тогда рисковать, бросая Ей вызов?
– Затем, что это ускорит твое возвращение. Потому что я люблю тебя.
Он, не сознавая, что делает, сжал ее руки так, что она вскрикнула. Увидев, что она сморщилась от боли, Данло сразу отпустил ее и сказал:
– Прости меня. Прости, но я не могу тебя любить. Я не должен.
– Я знаю.
– Я не вернусь сюда больше. Прости.
И он пошел обратно к дому, чтобы собрать свой сундучок и отнести его на корабль. Потом он сделал из плавника и китовой кости, выброшенной на берег, лопату и стал откапывать корабль. На это у него ушло почти все утро. Все это время Тамара ждала его в доме. Когда он окончательно приготовился к отлету, она вышла к нему. Она смыла соль с тела и с золотых волос, но осталась нагой, как новорожденное дитя.